— Идите поспите, товарищ генерал! Сейчас утих немец, — говорит мне Гриценко.
Осмотрел я землянку. Ого, пять накатов! Да тут и крупный калибр не возьмет... Прилег. Но уснуть не смог: спертый сырой воздух, невыносимо пахнет глиной.
— К черту! Ложитесь здесь кто хотите, а я пойду в машину, она ведь в котловане?
— Товарищ генерал! — взмолился Гриценко. — Да разве можно спать в машине? Первым же налетом может вас немец накрыть...
— Авось не накроет.
Среди ночи меня поднял на ноги страшный грохот. Едкий запах сгоревшей взрывчатки ударил в нос. О... этот запах! Его никогда не забудешь!
— Товарищ генерал! Гриценко сильно ранен, — сбиваясь от волнения, докладывает ординарец Ефим Лисковец.
— Он же был в блиндаже?
— Так точно, в блиндаже...
Оказалось, что осколок снаряда, разорвавшегося над моей машиной, влетел в землянку, пробив дверь. Гриценко тяжело ранило, пришлось ему два месяца пролежать в госпитале.
Вот так бывает на войне...
За неудачу наступления кое-кому пришлось без причины пострадать, в частности командиру 30-й гвардейской Андрею Даниловичу Кулешову. Вместо А. В. Сухомлинова пришел новый командарм — генерал-лейтенант М. И. Казаков.
Новый командующий прошел большую и всестороннюю военную школу. Спокойный, рассудительный, хорошо подготовленный в оперативном отношении, уже поработавший в должности начальника штаба фронта на войне, он произвел на нас исключительно хорошее впечатление.
Армия продолжала вести тяжелые бои в лесах западнее Новосокольников.
В конце марта нас обрадовало известие о том, что войска И. С. Конева взяли Черновицы и ведут теперь боевые действия уже в Румынии.
Обрадовал нас и приказ о перегруппировке нашей армии под Новоржев. Уж очень хотелось нам уйти из лесов и болот, которые связывали маневр, обрекали нас на очень медленное, тяжелое продвижение.
Но и под Новоржевом вырваться на простор не удалось. Весенняя распутица сорвала наши планы. Все тонуло в грязи. Артиллерия не могла даже сменить своих огневых позиций. Стрелять было нечем. Пришлось целые полки превращать в носильщиков. Каждый солдат брал один или два снаряда или мины — в зависимости от калибра — и нес десятки километров в руках, на плечах или в вещевом мешке. Так доставлялись боеприпасы, продовольствие, корм для лошадей и даже горючее для машин. Передвигаться в тех условиях можно было или пешком, или в танке. Даже лошади увязали в грязи.
К 22 апреля была совершена новая перегруппировка с целью овладения Пушкинскими горами. Пехота вышла, а артиллерия и обозы остались на старом месте: им не дала сдвинуться непролазная грязь. Минометы и мины бойцы несли на руках.
Никакого наступления в таких условиях не получилось, и пришлось перейти к обороне. В это время произошла смена командования фронта.
Командующим 2-м Прибалтийским фронтом был назначен генерал армии Андрей Иванович Еременко, членом Военного совета — генерал-лейтенант Владимир Николаевич Богаткин, начальником штаба остался генерал-лейтенант Леонид Михайлович Сандалов.
23 апреля провели разведку боем, и очень удачно: захватили двенадцать солдат и унтер-офицеров 93-й и 19-й пехотных дивизий (попали на стык).
В разведку ходила прибывшая к нам рота штрафников. Действовали они смело, но безрассудно и неосмотрительно. Из-за этого потеряли убитыми и ранеными человек тридцать. Это опечалило нас всех. А тут еще набедокурил начальник дивизионной школы капитан Иван Третьяк, всеобщий любимец. Любили мы его за безумную храбрость, за то, что охотно шел на любое задание, каким бы оно ни было трудным. Казалось, скажи ему: «Третьяк! Приволоки Гитлера!» — он, наверное, ответил бы: «Слушаюсь!» — и пошел бы его добывать. Таким он был и в бою. Дивизионная школа бросалась в бой лишь в критических случаях, в качестве резерва. Третьяка это не удовлетворяло. Он бесконечно приставал ко мне с просьбой отпустить его командовать батальоном. Я его не отпускал, боялся, что он со своим горячим характером сразу голову сложит.
И вот он навлек неприятность и на себя и на меня.
Активных наступательных действий мы в то время не вели. Третьяк совсем заскучал и как-то под вечер, взяв с собой двух бойцов, пошел на озеро, расположенное в двух километрах от дивизионной школы, наловить рыбы на ужин. На берегу оказалась лодка и в ней даже сеть. Обрадовались рыбаки. Сели в лодку. Только отъехали от берега, как их нагнали на двух лодках люди комендантской роты охраны нашего же, 15-го корпуса. Завязалась перебранка. Третьяк не хотел отдавать сеть и лодку. Владельцы не стали долго разговаривать, просто перевернули лодку и отняли сеть.