19-ю дивизию СС мы давно уже разбили, но появлялись новые немецкие дивизии: 126, 93 и 69-я... В боях выходили из строя машины. Их становилось у нас все меньше. Да и людей осталось немного.
23 июля в бою за Люцин (Лудзу) нас постигла тяжелая утрата. Был тяжело ранен мой заместитель по политчасти полковник Александр Иванович Хриченко. Утром мне доложили, что он в тяжелом состоянии и очень хочет повидаться со мной.
— Сколько до госпиталя?
— Километров тридцать пять.
— Машину! И быстрей!
Передав командование заместителю, я помчался в госпиталь. Соскочив на ходу с машины, бросаюсь к врачам.
— Ну что? Как Хриченко?
Молчание.
— А где он?
Александр Иванович лежал точно живой.
— Что же ты, друг мой, не дождался победы?
Целую холодный лоб. Жгучие слезы полились из глаз.
Вернулся ночью. В память погибшего друга задал такой десятиминутный салют из всей артиллерии и минометов, что, когда бросились в атаку, то почти без потерь захватили город. А на другой день на городской площади похоронили мы Александра Ивановича. (Позже останки были перенесены на братское кладбище. За могилой любовно ухаживают горожане.)
Наконец-то мы на ближних подступах к городу Резекне. В ночь на 26 июля перед решительной атакой была произведена разведка боем, и очень удачно. Мы взяли пленных. У одного из них — немецкого офицера — оказалась карта обороны подступов к городу. Этот ценнейший документ был немедленно направлен в штаб армии, а затем в штаб фронта.
27 июля не только мы, войска 10-й армии, но и других армий почти одновременно ворвались в город и овладели им. В этот день войсками нашего же 2-го Прибалтийского фронта был взят и город Даугавпилс (Двинск). Народ радовался нашим успехам, и эту победу Москва отметила двадцатью залпами из двухсот двадцати четырех орудий. В Резекне население латышское, но немало здесь и русских, которое жили в городе еще с дореволюционного времени. И те и другие встречали нас восторженно, как спасителей, как истинно родных людей.
А потом опять тяжелые бои с частями 10-го и 50-го армейских корпусов 18-й немецкой армии группы армий «Север».
Город Мадона, чистенький небольшой латышский городок, уже был перед нашими глазами. Части 126-й немецкой пехотной дивизии, не выдерживая натиска советских гвардейцев, после упорных боев сдавали одну позицию за другой. И вдруг, когда мы уже считали, что еще один натиск — и город будет наш, появилась свежая 132-я пехотная дивизия немцев. Ее удар, нанесенный нам в лоб и частью сил во фланг, поставил нас в тяжелое положение. Два дня мы отбивали яростные контратаки, и только подход 30-й гвардейской стрелковой дивизии 9 августа облегчил наше положение. От отражения контратак мы смогли перейти к решительному маневру на обход города с северо-востока, перерезав железную дорогу Цесвайне — Мадона. В этих боях опять отличился И. М. Третьяк — теперь уже майор, командир 93-го полка, — за что был представлен к званию Героя Советского Союза.
Как-то во время ночного боя я узнал о своем перемещении. И вот расстаюсь с родной мне дивизией — назначен командиром 19-го гвардейского Сибирского добровольческого корпуса. Расставаться с ельнинцами тяжело. Слишком сроднился я с этими замечательными людьми. И сейчас мы помним друг друга. Я получаю много писем от своих бывших однополчан, дорогих моих товарищей.
Корпус, которым я стал командовать, прославился уже замечательными боевыми делами, хотя был создан совсем недавно.
В дни, когда над Родиной нависла смертельная опасность, в Новосибирске родилась инициатива создать сибирскую добровольческую дивизию. Тысячами поступали заявления от шахтеров Кузбасса, колхозников Барабинска, охотников Нарыма, от партийно-советского актива. Вслед за новосибирцами создали свои бригады алтайцы и омичи:
Так во второй половине 1942 года родился 6-й стрелковый корпус сибиряков-добровольцев, ставший вскоре 19-м гвардейским.