— Скажите, чтобы Хоникатт продал мои доли в индийском торговом флоте, — сказала она, назвав имя человека, управлявшего компаний по морским перевозкам, за счет которой главным образом и финансировалась империя Истлейков.
Теруиллиджер молча смотрел на нее.
— В чем дело?
— Но… — замялся он смущенно, — флотилии больше нет.
Она нахмурила лоб.
— Как так нет флотилии? Судя по последним сообщениям, они готовились возвратиться из Индии полностью загруженные.
— Две недели назад все пять судов были захвачены пиратами у восточного побережья Африки. Я писал вам об этом. Дважды. Я просил вас о встрече, но…
— А их экипажи? — прервала она его, побледнев.
— В вашей компании по морским перевозкам нашлось ровно столько денег, чтобы заплатить требуемый выкуп, — поспешил заверить он, и она вздохнула с облегчением. — Все живы. Но судов и грузов, увы, больше нет! Было бы лучше, если бы вы читали мои письма, — сказал он.
— Жаль, что я их не читала, — пробормотала она. — Тогда бы я не стала покупать это ландо.
Расстроенный, он наблюдал за ней и говорил себе, что сделал все, что мог, а мог он лишь посоветовать ей, хотя леди Лидия его советами пренебрегала. Да и советы у него были последнее время ненадежными, как и у большинства финансистов, банкиров и инвесторов: все они были просто не способны предусмотреть столь затруднительное финансовое положение, в котором оказалась страна.
В ее ситуации в значительной степени была виновата она сама. Но почему в таком случае ему так тяжело? Не он командовал этой флотилией, не он транжирил деньги, не он устроил крах фондовой биржи.
Он чувствовал себя ужасно потому, что искренне симпатизировал леди Лидии. Она была подобна пламени, которое ярко горит, завораживает, согревает, но иногда может оказаться разрушительным. Кому же захочется видеть, как такое пламя угасает?
— Понятно, — сказала наконец леди Лидия. — Что я могу сделать?
Это был не тот случай, когда можно отвечать уклончиво.
— Поскольку вашей собственности — материальной и прочей — больше нет, за счет вашего личного имущества можно будет покрыть последние неоплаченные долги, и у вас останутся лишь средства на то, чтобы вы могли жить скромно, но достойно.
— Достойно? Это звучит обнадеживающе, — сказала она, воспрянув духом. — А что именно это означает?
— Я оцениваю это в двести пятьдесят фунтов в год. Этого достаточно, чтобы иметь маленький городской дом, служанку и кухарку. Возможно, еще дворецкого.
— Боже милосердный, — взмолилась она, откинувшись на спинку кресла. — Я нищая.
Она именно так это понимала, потому что в ее мире — единственном, который она знала, — среди элиты высшего общества именно так могло пониматься ее положение. Жизни, которую она знала до сих пор, больше не существовало. Даже в доме сэра Гримли она жила как маленькая принцесса, окруженная всем мыслимым комфортом и роскошью.
— И Эмили тоже?
— Боюсь, что нет. Возможно, ей придется вернуться туда, где вы ее нашли, — извиняющимся тоном сказал Теруиллиджер, взглянув на Эмили Код.
— Послушайте, Теруиллиджер, вы говорите это так, будто я случайно перевернула какой-то камень и нашла под ним ее. Но это не так и она не может вернуться. — В ее голосе чувствовался окончательный приговор, который не подлежит обсуждению, причем едва ли кто-нибудь мог заподозрить такую железную волю у веселой светской красавицы.
Услышав ее слова, Эмили Код успокоилась.
— В таком случае не будет дворецкого, — сказал он.
Леди Лидия на мгновение задумалась, потом сказала:
— Не думаю, что я смогу так жить.
Он тоже так не думал, но все же сказал:
— Многие люди обходятся без дворецкого.
— Нет, — сказала она, покачав головой. — Извините, но я не смогу быть бедной. От меня зависит слишком много людей. Ремесленники и купцы, поставщики вин, торговцы и люди других профессий.
— У них есть и другие клиенты.
Скорее раздраженная, чем оскорбленная, она нахмурила брови.
— Мне кажется, что вы не вполне правильно оцениваете мое положение, Теруиллиджер. Я не просто один из членов высшего общества, я… — она поискала подходящее слово, — я индустрия.
Может быть, она его разыгрывает? У нее всегда было очень своеобразное чувство юмора.
— Теруиллиджер, — сказала она с некоторым раздражением. — Я ужинаю в каком-нибудь ресторане и тем самым создаю ему репутацию. Я приобретаю вино определенной марки для своего званого ужина, и не пройдет даже недели, как виноторговец будет завален заказами на последующие пять лет, а виноделы, изготавливающие это вино, обеспечат себе безбедное существование на десяток лет. Я пользуюсь какими-то духами, и это гарантирует не только популярность аромата, но и благосостояние парфюмера. То же самое можно сказать о фабрике, которая производит шелк для моих платьев, о музыканте, которого я слушаю, о композиторе, новой сонатой которого я восхищаюсь, о сыроварах, чья продукция появляется у меня среди закусок, о модистке, о коневоде… — Она внимательно вглядывалась в его лицо, не вполне уверенная, что он ее понимает.