- Мне нужен ингалятор... Я хочу жить...
- Мать, а пацан-то больной... – Присвистнул Лысый.
- Максим, твоё лекарство на столе, вместе с твоими вещами и ты все получишь, только после инициации. Ну а потом, уж поверь... Ты будешь здоров, малой кровью. – Женщина говорит уже на повышенных тонах, видимо ей надоедают затянутые разговоры.
- Что я должен сделать? – не ожидая ничего хорошего, спросил я.
- Молодца! А теперь бери эти ножницы и отрежь журналюге язык, а потом вкуси его! – Улыбаясь во весь рот желтых и черных зубов, кидая мне в ноги ножницы, сказал лысый.
«Твою мать! Твою мать! Твою мать! Я не могу! Что за херня? Нет! Я же его убью!»
- В-Вы шутите? – Дрожащими руками, поднимая ножницы и надеясь на утвердительный ответ, спросил я.
Все только улыбались и качали головой.
«Вы больные! Где же полиция? Не могу дышать... Я сейчас задохнусь... Я не могу этого сделать...»
Лысый спрыгнул со стола, обхватил меня за плечи и повёл к Андрею.
- Ты поднял ножницы, ты готов это сделать! Я его буду держать, а то смотрю, ты мальчик слабенький. – ухмыляясь сказал он.
- Андрюшенька, ты не смог этого сделать сам, расплачиваясь за свои грехи... теперь наш новый брат сделает все за тебя! Но если ты выживешь, мы примем тебя в свои ряды, как и обещали. – Улыбаясь шире всех, чуть ли не пела Матрёна.
«Я сейчас потеряю сознание...»
Лысый выбил нож, из рук обмякшего репортера и зафиксировав его, показал взглядом, чтобы я начинал.
- Ты же понимаешь, что если ты этого не сделаешь, то на ужин будешь ты? – Крикнул мне в спину Арсений. – Нам двадцать ртов кормить, так что мы не против, если ты откажешься.
«Я смогу...»
Я стал терять восприятие этого мира, мелькали картинки, все звуки перемешались... Тело двигалось само, как будто меня дергали за ниточки. Кровь... Крики... Кровь... Почему-то ножницы воткнуты мне в руку... Кровь... Андрей весь в крови, бьет лысого... Я кусаю и жую что-то... Кровь... Крики... Лай собак... Лысый улыбается, держа в руках окровавленный нож и отрезанную голову репортера... Беру со стола все свои вещи, включая телефон Андрея... Лай собак... Смех...
- Пусть идёт ...
Темнота... Комната без двери... Тела людей подвешенные на крюках... Я смеюсь... Вырвало... Куда-то иду... Темнота... Упал вниз... Дверь... Забвение...
VI
- Тебя не было двое суток. – Оценив меня взглядом, она отвернулась к раковине с посудой, все так же поддёргивая головой. – Ты многое пережил, но теперь для тебя все изменится. Ты с семьёй!
Проступили слезы, а следом рвота... Вот только опять желчь..
- Твоя рука... Она мертва... Надо исправить... – моя под водой тесак для разделки мяса, с сожалением в голосе сказала Матрёна.
«Ненавижу...»
- Когда то, мы были обычными людьми, людьми которые кормились помоями для выживания... все изменилось благодаря Газини. Африканец... Он говорил, что на его родине человек испорчен, племена вымирают или отказываются от веры предков... Газини не мог больше жить там, соблюдая традиции. Перебравшись сюда, он обрёл новую семью... Семья обрела новую веру. Его давно уже с нами нет, но кровь африканца живёт в нас, а теперь и в тебе.
Волна ярости накрыла меня.
«Ничего не исправить... Уроды... Я Урод... Я не псих!»
Картинки воспоминаний появлялись одна за другой, привкус чужой крови и крики агонии заставляли желать только одного, чтобы все исчезло и прекратилось.
- Верни мне мою жизнь, тварь! – внезапно вырвалось из меня, когда я со всей силы воткнул гвозди ей в висок, а когда она упала на колени, то вытащив дверной косяк, снова и снова бил кровавыми гвоздями по горлу.
«Верни! Верни! Верни!»
Матрёна упала на пол, в её удивленных глазах угасала жизнь, но улыбка так и осталась на лице. Пол окрасился алым цветом.
Я опять в крови.
Обессилевши, упав на колени и достав ингалятор, я принял дозу.
- Нет! Нет! Кончился! – в панике прокричал я, раз, за разом нажимая на него.
Результата нет.
Чуть ли не воя от обиды, я откидываю в сторону препарат.
«Я не протяну!»
Сзади стали слышны шаги и частое дыхание.
Дверь медленно приоткрылась, и появился нюхающий нос пса.
«Твою мать...»
Быстро осмотрев небольшую кухню и не найдя укрытия, я кое как отобрал тесак у ещё тёплой Матрены и спрятался за дверь, намереваясь обороняться до конца. Я стараюсь не дышать, чтобы меня не услышали. Голова снова трещит, легкие как будто протыкают тысячи игл.