Ын Ха смотрит сейчас на полуобнажённого парня, обнимающего отнюдь не по-дружески какую-то брюнетку. Слёз почему-то нет. Она даже не издаёт ни звука, просто разворачиваясь и уходя прочь. Она понимает, что он даже не обратил на неё внимания, продолжая начатое. Сейчас внутри всё горело от невыплаканных слёз и обиды. Не стоило вновь доверять ему. Не стоило позволять себе расслабляться, потому что знала ведь, что всё снова закончится этим.
Выбежав на улицу и дав волю слезам, она совершенно забыла о том, что там, в доме, оставила свою сумочку, наивно полагая, что он будет рад видеть её в День своего рождения. Но он предпочёл ей другую. И она даже не винит его в этом, просто сожалея, что снова наступила на грабли, которые сама же оставила. Вытерев маленькой ладошкой слёзы, она зашагала прочь от дома, где ей теперь не рады. Да и были ли когда-нибудь рады？
Девушка идёт вдоль тёмной улицы, сожалея только о том, что сегодня решила надеть это совершенно идиотское платье, слишком короткое, чтобы хоть как-то укрыть от холода весенней ночи. Её плечи изредка подрагивают от беззвучных рыданий, потому что, оставшись наедине с собой, невозможно избежать воспоминаний. Сейчас это всё кажется ей просто издевательством — и этот ветер, и погасшие несколько минут назад фонари, и это вечно задирающееся платье. Всё казалось таким несправедливым. И нарочным. Парень в чёрной кожанке, прошедший мимо, но через мгновение уже прижимающий к её горлу острое лезвие ножа. Это всё казалось ненастоящим. Руки, потянувшие вниз бретельки этого идиотского платья, будто тоже понимая, что оно совсем неуместно.
Ын Ха ловит себя на мысли о том, что ей всё равно, что он сделает — убьёт её или изнасилует. Почему ей сейчас всё кажется совершенно неважным？ Неважно, что лезвие оставило на шее маленькую, казавшуюся почти чёрной, полосочку. Неважно, что он толкал её сейчас к шершавой стене, прижимая щекой к холодному бетону. Неважно, что холодное лезвие ножа скользнуло по хребту вниз, заставляя скулить от неизбежности. Только когда пряжка его ремня отрезвляюще щёлкнула, девушка забилась в его руках, больно царапаясь о шершавую стену. Это было похоже на фильм и отнюдь не на правду. Вот только в фильмах всегда кто-то приходит на помощь…
Ын Ха уже мысленно простилась с родителями, представляя их убитые горем выражения лиц, когда они узнают о её смерти. Она уже успела попросить прощения у всех, кого только знала и была в состоянии сейчас вспомнить. Она даже начала молиться всем известным ей богам, когда хватка ослабла и она бессильно повалилась наземь, сдирая в кровь колени и ладони. Её глаза были плотно закрыты от страха, а в горле стоял ком.
— Не, ну ты в следующий раз хоть сопротивляйся, — произнёс мужской голос. И, кажется, она даже знала его владельца. — А то ведь вообще неинтересно получается.
Ын Ха слышала, но не могла разобрать ни слова. Голос звучал будто издалека, проникая в сознание лишь обрывками фраз.
— Вставай, чего расселась？ — её запястья коснулась чья-то рука и потянула вверх, поднимая на ноги, а затем переместилась на талию, чтобы помочь удержать равновесие. — Открой глаза, что ли, идиотка！ — потребовал голос и она только тогда осознала, что глаза её всё ещё закрыты и поспешила поднять подрагивающие веки.
— Спасибо, — проговорила девушка, поднимая взгляд на своего спасителя и замирая с открытым ртом, потому что не ошиблась.
— Что？ — спросил он. — Ты как будто призрака увидела, — проговорил он, направляясь прочь.
А Ын Ха так и продолжила стоять, пребывая в шоковом состоянии. То ли от встречи с тем парнем, который не побоялся бы пустить в ход нож и сейчас уже свернул за поворот, наивно полагая, что за ним будет кто-то гнаться. То ли от того, что этого человека она совсем не ожидала здесь увидеть. Ведь он слишком занят, чтобы хоть раз в неделю позвонить, не то, чтобы встретиться.
— Ну, ты идёшь？ — окликнул он её, замечая, что она не двигается, и останавливаясь, чтобы подождать.
— О-оппа, — проговорила она дрожащим голосом. — Я не понимаю, — вытирая кулачком, неизвестно откуда взявшиеся слёзы.
— Что ты не понимаешь？ — ехидно прищурившись, спросил он. — Что сейчас могла стать жертвой убийства？ Или чего похуже？ Ты этого не понимаешь？
Ын Ха молчала, пытаясь понять смысл сказанных им слов, который до неё доходил очень медленно.
— Бывает ли что-то хуже？ — совершенно искренне спросила, не успев остановить поток слов раньше, чем он уже вырвался на свободу.
— Конечно, не бывает. О чем ты？ — саркастически произнёс парень, продолжая стоять там же, где и несколько минут назад. — Думаешь, он пытался снять с тебя платье, потому что оно ему очень понравилось？ Бывают вещи похуже смерти, — выдохнул он, прикрывая глаза. –Люди с этим не живут, поверь.
Поверить？ Правда, что ли？ Распинается тут, делая вид, что всё знает. А ведь на самом деле ни черта не знает, маленький паршивец.
— Живут, — выдохнула она, в последний раз шмыгнув носом.
Ын Ха поправила платье, направляясь в сторону своего спасителя и спотыкаясь о собственные ноги. Это от страха, сейчас пройдёт.
— Родители знают, чем ты занимаешься？ — спросил парень, накидывая свою куртку на хрупкие женские плечи.
— А чем я занимаюсь？ Оппа, я иду по улице, это противозаконно？ — спросила она, чувствуя обиду за слова брата. — Я просто шла по улице, — слёзы вновь начали течь по щекам, застилая обзор. — В чём я виновата, братик？ — останавливаясь посреди дороги.
— Ты сама спровоцировала его, — ответил он.
— Ты… — она замолчала, анализируя его слова. — Я сама спровоцировала его？ Я… Я, по-твоему… Чем я, чёрт возьми, спровоцировала его？ Вышла на улицу？ Родилась？ Чонгук, мать твою, совсем мозги прокурил？ — она пыталась уловить суть его слов, но кроме вышеупомянутого ничего в голову не приходило.
— Ты бы ещё голой вышла на улицу посреди ночи！ — крикнул он, запуская пятерню в волосы.
— Даже если бы и вышла, это не даёт никому право меня насиловать, — выдохнула она. — Он мог бы просто пройти мимо. Как десятки людей на моём пути. Я вовсе не виновата, что он больной ублюдок, и мне искренне жаль, что ты не понимаешь этого, — она развернулась, делая несколько шагов прочь и останавливаясь от его слов.
— Я каждый день имею дело с насилием, — устало произнёс он. — Они все оправдываются именно так. Она первая начала. Она бы ещё голой передо мной прошлась. Она сама хотела. Так они аргументируют свои неправомерные действия, — объяснил он. — Я не хотел обидеть тебя, я знаю, что ты ничего не делала, — бессильно оправдывался Чонгук. — Просто если что-то произойдёт, ты не останешься просто жертвой. Нападавшим всегда хочется оправдаться, убедить всех, что он делал это из благих намерений. Потому что кто-то бы всё равно это сделал, и хорошо, что это был именно он.
Чонгук не понимал, как был близок сейчас к правде. Он не знал ничего из того, что успело произойти в жизни сестры. Застывшие в глазах девушки слёзы постепенно высыхали, вызывая жжение в слизистой. Именно так он и говорил.
«Скажи „спасибо“, что это я».
«Ты должна быть благодарна, потому что я добр к тебе».
Сейчас брат сказал очень правильную вещь — что бы она не делала, прошлого не исправить. Он был прав, люди не живут с этим. Ей казалось, что она жила, но это было не так. Самовнушение. Каждый божий день хотелось сдохнуть и вот сейчас, только сейчас, она смогла себе признаться в этом.
— И самое ужасное, — продолжал парень, не видя замешательство сестры. — Их оправдывают. Зачастую, они не садятся в тюрьму на положенный срок, потому что доказать факт насилия сложно, а домогательство — почти невозможно. Нужно, чтобы он изуродовал свою жертву почти до неузнаваемости прямо в зале суда, чтобы его… — он запнулся. — Прости, сегодня было трудное дежурство, — он попытался улыбнуться, но, видя, что Ын Ха никак не реагирует, поспешил заверить. — Ты ни в чём не виновата, я просто…
— Ты был прав, — вздыхает она, поспешно сглатывая ком в горле.