Девушка обиженно топнула ногой, стоя на месте, а позже — таки последовала за ним, поправляя растрёпанные волосы. Юнги уже сел на своё место, поглядывая на ехидную рожу Сонджона напротив. Этот парень раздражал его так, что ладони чесались уже врезать ему хоть пару раз. Вот почему он улыбается сейчас?
— Ты в порядке? — тихо спросила Йевон, легонько дотрагиваясь до его руки. Почему-то её прикосновения действовали как-то иначе, чем обычно. Ему было, с чем сравнивать.
Должно быть, так действовала на него её неиспорченность. Она была какой-то другой, не такой, как все. Она была чистой, словно родилась только вчера, словно даже не знает значение слова «порок», и это вышибало из Юнги последние капли рассудка. Он начинал злиться за то, что как-то реагирует на неё, на её взволнованный голос, на маленькие ладошки, на аккуратные пальчики.
— Да, — тихо ответил, ожидая, когда Сана устроится на своём стуле поудобнее, чтобы испортить этим двоим настроение под конец. — Слушай, кажется, ты плохо удовлетворяешь её, — говорил Сонджону, кивая на девушку рядом. — А то, знаешь ли, иначе она бы не старалась забраться ко мне в штаны.
Неловкая напряжённость, как он и ожидал. Но никаких криков или ревности. Юнги хмыкнул про себя, понимая, что эти двое стоят друг друга. Он посмотрел на заметно побледневшую Йевон и взял её ладонь в свою. Сам.
— О-она приставала к тебе? — еле слышно спросила, потупив взгляд, когда почувствовала, что он немного сильнее стиснул её руку.
— Не страшно, — он улыбнулся, стараясь заглянуть в её грустные глаза. — Я переживу это…
— Прости, — прошептала девушка.
Юнги будто током ударило это «прости» от неё. Такое искреннее, что мурашки прошлись по телу. Она извинилась перед ним… за что? За то, что к нему пристала какая-то идиотка? Да не стоит из-за этого так переживать. С ним случались ситуации и похуже, поэтому он даже и не думал, каким бы то ни было образом обращать на это внимание. Почему её «прости» заставило почувствовать себя последней мразью? Почему одно слово прочно впиталось в кровь вместе с кислородом и теперь разносится по организму, почти достигая сердца?
Должно быть, потому что никто перед ним не извинялся. Должно быть, никто не был столь невинным и настоящим, чтобы заметить, что он тоже человек и что его чувства можно задеть. Всё это потому что никто и не пытался разглядеть в сладком мальчике с приторным псевдонимом «Шуга» живого Юнги, которому бывает больно и тошно от самого себя. Все это только по этой причине.
Наверное, ему хотелось сказать спасибо ей, но он не осмелился. Просто взял то, что ему должны. Жалкие бумажки, которые сейчас резко потеряли для него всякий интерес, хотя раньше — были смыслом жизни. Кажется, он даже пожалел о том, что по привычке отвернулся, когда Йевон потянулась, чтобы коснуться его губ своими, и негромко объяснил:
— Я не целуюсь, по договору нельзя.
Кажется, даже он покраснел, когда её губы мягко коснулись его щеки, обжигая.
— Прости… — добавил он тихо, чувствуя себя паршиво из-за того, что он не Тэхён, который запросто смог бы поцеловать её сейчас, обнять и проводить до дома, чтобы там снова поцеловать.
Очень жаль, что ему нельзя.
***
— Чимин, проводи Ын Ха до дома, пожалуйста, — проникал в сознание миллионами мурашек по телу голос господина Пака.
Они стояли сейчас на улице возле ресторана. Их отцы говорили что-то о том, что им сейчас нужно обсудить нечто важное, совершенно не предназначенное для посторонних ушей. Чимин только устало кивнул, поглядывая на девушку и надеясь, что она скажет хоть слово против. Но она молчала. А ему плевать, если честно. Сегодня он вымотался очень сильно, сам не знал почему, но это оказалось труднее, чем он представлял.
— Пообщаетесь заодно, — поддержал господин Чон, сверкая добродушной улыбкой. Он будто светился изнутри, не замечая того, что не хотел бы замечать. Слишком тихого поведения дочери, которая за весь вечер не проронила и пары слов. Странных ухмылок Чимина. Он не замечал всего этого. — Узнаете друг друга получше…
Ын Ха нервно сглотнула, рассматривая мокрый асфальт и с ужасом понимая, что сейчас готова растечься по нему грязной лужицей, чтобы только не стоять с Чимином рядом, не слышать его прерывистое дыхание, не чувствовать взгляд на себе, не заставлять ноги двигаться вперёд, хотя её дом в другой стороне. Но Чимин этого не знает, поэтому послушно идёт рядом. Спустя мгновение шуршит пачкой сигарет, закуривая и выпуская облако дыма, от которого хочется закашляться и отмахнуться, но девушка терпит, сглатывая немного чаще обычного. От страха или от неловкости, она не знала.
Они идут молча уже несколько бесконечных минут. Тишину прерывают только одинокие машины, проезжающие мимо, и люди, вечно спешащие куда-то. Обстановка вокруг меняется на более жуткую и непривлекательную. Широкие улочки уступают место узеньким и пустынным. Фонари постепенно остаются позади, погружая в полнейший мрак. А они всё ещё идут, так и не проронив ни слова. Чимин докуривает очередную сигарету, выбрасывая её. Которую по счёту, Ын Ха сказать не может, поскольку не считала.
— Куда мы идём? — раздражённо шипит Чимин, видя, как девушка сама ёжится от окружающей обстановки, но продолжает идти вперёд, вынуждая плестись следом.
Ын Ха улыбается в темноту улицы, и парень не может видеть, как в её глазах блестят слёзы. Потому что его слова, словно острое лезвие — режут точно и глубоко. Его голос заставляет бояться больше, чем эта темнота впереди. Поэтому, когда она всё же начинает говорить, её голос дрожит и хрипнет.
— В пропасть… — отвечает она, сворачивая в маленький переулок. Признаться, она понятия не имела, куда он ведёт и стоит ли туда вообще идти.
Она просто хотела, чтобы Чимину надоело тащиться следом и чтобы шаги позади неё стихли. Чтобы, обернувшись, она не обнаружила его рядом. И вообще на этой планете не обнаружила. Чтобы его больше никогда не было в её жизни. Чтобы это был только гадкий сон, который покинет её сознание, как только она проснётся. Но его голос продолжал звучать, а шаги — оглушать. Слишком тихо здесь было, наверное.
— Тогда нам стоило пойти другим путём, — выплёвывает он, злясь не то на неё, не то на себя.
Честно сказать, ему уже надоело петлять по странным улочкам, куда она всё время стремилась свернуть. Да и молчание угнетало ещё больше. Он понимал, что сделал ей тогда больно. Понимал, что прошло ещё недостаточно времени, чтобы она успела оклематься хоть немного. Он знал, что времени никогда не может быть достаточно. Многие ломаются сразу, некоторые — постепенно. Но ломаются все без исключения. Он не хотел быть её личным страхом, её неизученной фобией, но так получалось. Это какое-то грёбанное стечение обстоятельств, которое он не мог контролировать.
— С тобой — только этим путём, — шепчет Ын Ха, останавливаясь и оборачиваясь к нему. — Только здесь я не могу видеть тебя, потому что ты сливаешься с темнотой. Такой же наигранно чистый, как этот воздух, — шипит немного громче, и он видит, как её губы кривятся в ухмылке. — Он прозрачный, но отчего-то кажется таким грязным сейчас.
Чимин молчал, потому что понял, что она сломалась. Ещё тогда, когда его руки сжимали до синих разводов её шею, что-то перемкнуло. Болезненная бледность и неуместная молчаливость. Он заставил её стать безвольной. Он научил её сдаваться без боя. Терпеть, когда больно. Не отворачиваться, когда неприятно. Не отвечать, когда спрашивают.
— Ты хочешь сказать, что я грязный? — ему было обидно от её слов. Ему надоело, что все и каждый стремится потоптаться по нему, потому что он, блять, якобы заслужил. А то, что он тоже от этого страдал, никого не интересовало. Потому что он только вещь, которой можно распоряжаться. Именно так его воспитали. Именно таким его сделал отец, и как бы Чимин не старался, это навсегда останется в его душе комком обиды.
— Нет, — смеётся она негромко, потому что трудно превысить положенное количество децибел. — Грязный — это когда испачкался, а ты, — она смахнула скатившуюся слезу, не переставая улыбаться. — Сама грязь.
Чимин заскрипел зубами так, что, кажется, даже она слышала. Его глаза блестели в темноте, и девушка даже пожалела о выборе дороги и о всех словах. Но было поздно, он разозлился. Но ей стало легче почему-то. Наверное, потому что задела что-то внутри него, что-то живое и болезненное.