Чимин видит, как она останавливается на пешеходном переходе, ожидая «зелёный». И замирает в нескольких шагах позади неё. От неё пахнет его раскаянием, его муками совести, его медленной смертью и болезненным воскрешением. От неё пахнет силой, побольше той, что живёт в нём. И нежностью, которая для кого угодно, только не для него. Чимин движется за её фигурой вперёд. Спешит. Толкает прохожих. Встречных. Чужих. Как же они не понимают, что ему нужно? Что ему необходимо? Что ему жизненно важно не потерять её? Почему их так много? Почему навстречу?
Почему он сходит с ума?
Она отдаляется. Словно в тумане плывёт от него. А он не успевает. Ногтями впивается в кожу рук, сжимая кулаки до побеления костяшек. Загорается «красный». Дорога пустеет. Там только он, склонивший голову. Там только его слёзы, застывшие в районе сердца острыми иголками. Там только доведённый до автоматизма организм, наконец давший сбой. Там нет ничего, если быть точным. Машины не сигналят, проезжая мимо. Мимо него. Мимо боли…
Он теряет её из вида. Стоит. Переминается с ноги на ногу.
Не видит её, но чувствует где-то в сердце.
Он боится её ненавидеть, потому что любить не может.
Не разрешает себе…
Он кусает губы до крови, солёной и почти колючей.
Он хочет её увидеть, но не хочет её мучать.
Он стоит и почти каменеет, когда в хрупком свете заходящего солнца её фигура движется к нему.
Идёт, но совсем не смеётся.
Она боится его увидеть.
Боится его жалеть.
Боится сейчас заплакать кровавой тушью на бледных щеках…
— Я очень много думала о том, что скажу тебе, когда увижу снова, — Ын Ха грустно улыбается, опускает взгляд вниз и немного в бок. — И мне нечего сейчас сказать. Правда, — она поднимает голову вверх, закрывая лицо ладонями. — Я думала, что во мне так много накопилось — знаешь, три года это немало, — она закусывает нижнюю губу. — Кажется, я ошибалась. Вот здесь, — она указывает на грудь. — Совсем ничего нет. И мне нечего тебе сказать. Разве что… — выдыхает и улыбается наигранно-искренне. — Надеюсь, ты счастлив? Я правда тебе этого желаю. Я бы хотела, чтобы ты сдох, — она делает глубокий вдох. — И чтобы тебя любили. Не так, как ты, а по-настоящему. Я думала все эти годы, что ненавижу тебя больше всего в этом мире. Но, знаешь, нет, — делает шаг к нему. — Я по-прежнему ненавижу сигаретный дым и терпеть не могу орехи. А ещё, когда врут, не люблю, — слегка морщит носик. — Не люблю разговаривать. И людей. А ещё ненавижу машины, от них пахнет грязью и огромной болью. Видишь, — она улыбается, а в глазах блестят слёзы. — Тебя в этом списке нет… Совсем. И никогда не было.
— Ын Ха, — он выдыхает сквозь сведённое спазмом горло.
— Да, это я, — она не смотрит на него. — И когда-то я была в тебя влюблена, кажется, — она улыбается ему так, что сердце сдавливает отчего-то. — Но это не точно.
— Прости…
Из столько раз продуманного и отрепетированного до хрипа в голосе монолога. Сочинения, наполненного страхами и… болью. Почему только одно слово вырвалось наружу? Почему, чёрт возьми?! Чимин смотрит на девушку в упор, словно боясь, что она раствориться и исчезнет навсегда.
— Пожалуйста, — просит он, заламывая себе пальцы на руках. — Ненавидь меня.
— Я больше не хочу, — шмыгает носом она, поправляя упавшие на глаза волосы. — Видеть тебя не хочу. Я устала.
— Я… — шепчет он, роняя голову на грудь. — Уйду. Сейчас. Просто… — он закрывает глаза и давит в них слёзы. — Скажи, ты… ты хоть немного, самую малость… в порядке?
— Самую малость, — тихо и почти неслышно вторит ему.
И они замолкают.
Загорается «зелёный», и люди толпами шагают вперёд. Спешат. Толкают. Отталкивают друг от друга. Отдаляют. «Я тоже нет…» повисает в воздухе несказанным. Неуслышанным. Непонятым. Далёким и чужим. Чимин наблюдает, как фонари загораются где-то за её спиной. Они горят слишком ярко, а Чимин тухнет. Угасает. Гаснет. Умирает с каждым её тяжёлым вздохом. С каждым шагом от него. С каждой новой мыслью в голове.
Умирать так больно…
Оказывается.
Он поднимает руку к груди и вонзается пальцами раскрытой ладони в сердце. Хочет вырвать его. Разорвать. Потому что её взгляд потух раньше, чем успел загореться.
Чимин продолжает стоять. Телефон вибрирует в кармане. Машины равномерно и плавно проезжают мимо. Всё хорошо. Всё спокойно. Ын Ха не ушла. Стоит в нескольких метрах от него. Бесшумно плачет. До металлического привкуса закусывает губы, чтобы не закричать от того, насколько больно — так, что почти безразлично. Или даже без «почти».
На этой улице, посреди широкой дороги, посреди пугающей тишины и полумрака, стоит человек. Боится. Дышит. Живёт лишь наполовину.
Чимин опускает голову, проводит пятернёй по волосам и знает. Знает лучше, чем кто-либо…
Один человек со слезящимися большими глазами, выстрадавший и потухший.
Чимин готов поклясться, что этот человек не он.
Потому что он не человек.
========== Жизни ==========
Комментарий к Жизни
Ох, да, глава здесь. Надеюсь на Ваши отзывы, очень приятно будет узнать, что Вы думаете.
Хм, вот интересно, кто-нибудь хотел бы ещё один спин-офф, только уже про Тэхёна или Чонгука? Или даже не один. А то я не могу отделаться от мысли об этом…
Спасибо большое за всё-всё, мои хорошие. Я очень жду Вашей реакции, не бойтесь, я вроде не кусаюсь, хах♥
Приятного прочтения.
У Чимина руки дрожат ещё несколько часов после, а в горле ком, очень натурально царапающий глотку. Он бессмысленно проводит рукой по волосам раз за разом. И так, кажется, раз сто. Пока не чувствует, что отпускает немного. Дышать становится легче. Не так, чтобы совсем, но немного легче.
Он бесцельно бродит по пустой квартире, где одинокие стены слишком давят на психику. Делает уборку, Тэхён всегда оставляет бардак. Заваривает себе крепкий-крепкий кофе, хотя терпеть его не может, если честно. Он пьёт не спеша, развалившись на узеньком диванчике в крохотной гостиной, и глотает вместе с горькими воспоминаниями, которые стереть не получается…
Вот она берёт его за руку и уводит с дороги, где он мог бы простоять ещё очень долго, если бы не она. Такая маленькая и хрупкая. Такая сильная. Будто это не он сломал её несколько лет назад, ровно в 23. 15 по сеульскому времени шестого июня самого кошмарного года их жизней.
Она смотрит на него и улыбается так, что сердце сжимается в тугой узел, а сглатывать сразу становится труднее. Она улыбается не натянуто, не фальшиво — искренне. И Чимин замирает. Засматривается. Восхищается. Потому что он так не может. Не умеет. Никогда не умел.
— Не хочу, чтобы тебя сбила машина, — шепчет она в ответ на его непонимающий взгляд. — Ты должен жить.
И Чимина ломает от противоречивых чувств. Ломает так сильно, что он боится умереть от одних её слов, попадающих точно в цель. Он хрипит нечленораздельно и не смотрит на неё, замечая краем глаза на безымянном пальчике тоненькое обручальное колечко. Что-то сжимается внутри. Кажется, он чувствует, как его собственная душа предательски покидает тело, а кровь — стынет в венах.
— Я не хочу одна…
И она уходит, оставляя его. С кучей вопросов. С давящей болью в груди. И желанием исчезнуть.
Она до сих пор носит кольцо, которое он… подарил? Нет, не так, скорее – которым приковал к себе навсегда. Осознание этого ударяет в голову резкой болью, от чего даже ноги подкашиваются.
Кольцо.
Точно такое же, как и он носит на шее на недлинной чёрной верёвочке. Она ничего не забыла. Как и он. Никогда не забудет.
Но она изменилась, кажется.
Даже запах её парфюма не такой, как раньше. От неё теперь совсем не пахнет ванилью, так ненавистной ему ещё с детства. От неё пахнет болью, которую он причинил ей. И воспоминаниями, которые внутри и никогда не забудутся.
Она очень сильная.
Не то, что он.
Ын Ха выключает телевизор в гостиной, гасит свет и устраивается в огромном кресле, подтянув к груди колени и обняв их руками. Она устало опускает голову, закрывая глаза. Измученное сознание хочет сна, выбивая из лёгких воздух. Она слишком отчаянно убеждает себя, что простила, забыла и что совсем не больно.