Если бы ничего этого не было, возможно, у них был бы шанс на нормальную жизнь?
— Подожди, — настигает её в коридоре Чимин и разворачивает к себе за плечо.
У него руки трясутся, но этого не видно. Сердце колотится так, будто в последний раз. Он хочет. Хочет всё исправить, но он слишком долго изучал психологию, чтобы остаться таким же наивным, как раньше. Она не простит. И он даже не смеет её просить об этом, потому что знает, как это больно. Потому что чувствует предательский стыд и отчаянную боль где-то внутри. И это сжигает его, развеивая пеплом по ветру.
— Нет, — отвечает Ын Ха, убирая от себя его руку, потому что место, которого он касался, начинает покалывать, словно там остался ожог. — Это ничего не меняет, мне просто жаль.
Да, всё останется так же, как и было.
Ничего не изменится.
Она чувствует, что не ненавидит его, но вот он коснулся её, подошёл ближе… и ей уже отчаянно больно. Так, как не было никогда прежде. Не так, как в ту ночь, когда его руки блуждали по её телу. Не так, как когда упала с лестницы, оступившись. Эта боль другая: Ын Ха кажется, что у неё душа болит за Чимина, за то, что он столько всего пережил; а сердце сжимается от мысли о том, что ей противно видеть его перед собой, слышать его дыхание — всего лишь дыхание, чёрт возьми! — слишком невыносимо. Двойственность мыслей и чувств пожирает изнутри, слезинка за слезинкой.
— Я хотел поблагодарить… — шепчет Чимин, глотая воздух огромными порциями. — За понимание.
Он шумно выдыхает, чувствуя, как лёгкие опустошаются, а в горле неприятно тянет и жжёт. Чимин будто задыхается, тонет, а выбраться нет возможности. Но её на самом деле нет. Он считал, что тогда, три года назад, у него не было шанса на приличную жизнь, работу… но теперь… теперь его действительно нет.
— За то, что продолжаешь двигаться дальше, — говорит он минуту спустя, прерывая тяжёлое молчание. — Я так благодарен тебе, ты даже не представляешь…
Она не представляет, поэтому делает шаг от него, словно боясь. Чимин горько усмехается и тоже отступает назад. Показывает, что не претендует ни на её личное пространство, ни на её чувства, ни на сердце… Он думает о том, что не должен сейчас говорить с ней, не должен заставлять слушать. Вспоминать. Он должен просто исчезнуть.
Однажды всё изменится. Однажды они будут готовы к этому. Однажды они смогут принимать поражения так же легко, как и победы. Однажды они смогут понимать всё правильно и не спешить с выводами. Однажды научатся слушать и, самое главное, слышать.
— Пожалуйста, будь в порядке хоть немного больше, чем я, — просит Чимин напоследок и уходит. Не оборачивается. Растворяется в шумной толпе студентов и только тогда замечает, что по его щекам текут слёзы. Словно кипяток, они оставляют ощутимые ожоги. Словно клинок, режут кожу надвое. Вспаривают, показывая всю подноготную, демонстрируя гниющую душу и кровоточащее сердце.
Словно в бреду, он падает на пол, не ощущая ни слабости, ни боли. Перед ним Она. Стонет от боли и уворачивается. Кусает губы до крови. Сжимает простыни в маленьких кулачках. И хрипит. И задыхается… И просит, что больше «не надо» и «пожалуйста», едва слышно пересохшими губами. Студенты и преподаватели толпятся возле него, спрашивают что-то типа «Вам нехорошо?», но он слышит только оглушающий крик в голове и закрывает уши ладонями, жмурясь до разноцветных пятен перед глазами…
— Хэй! — подходит к Ын Ха Чонгук, закидывая руку ей на плечи и немного пугая своим внезапным появлением. — Вот ты где, а я тебя искал…
Но она его совсем не слушает.
Пожалуйста, будь в порядке хоть немного больше, чем я…
Кажется, от этого не легче. Ей вот совсем не легче. И даже как будто стало хуже в плане ощущений и мировосприятия. Мир перевернулся в один миг. Ын Ха никогда не думала, что может быть вот так.
Знаете, зацикливаться на чём-то совсем дерьмово, потому что не замечаешь тогда ничего вокруг. Кажется, она действительно зациклилась. На себе. На том, что ей вот так чертовски плохо. Кажется, она даже не заметила, что вокруг неё у людей тоже есть проблемы, что им тоже несладко. Что Чимину тоже было больно. И хотя она была вовсе не виновата в его бедах, она чувствовала за собой какую-то вину.
Ын Ха не была уверена, что хотела бы узнать правду. Просто потому что тогда придётся переосмыслить действительность, а она совсем не готова к этому. Она не готова признать, что всё в прошлом. Потому что в сердце оно продолжает жить. И болеть. И мучить.
[Прошлое нельзя оставить в прошлом и не вспоминать. Оно продолжает возникать в сознании, течь кипятком по венам, резать острием ножа…
Прошлое всегда живёт в сердце. И этого не изменить.]
Это сложно. Сложнее, чем кажется на первый взгляд.
— Ын Ха, ты меня слушаешь вообще? — машет ладонью перед её лицом Чонгук. — Я со стенкой, что ли, разговариваю?
Иногда кажется, что отпустить всё, что было раньше: все обиды, ошибки, боль, невозможно, но это не так. Сейчас, спустя столько времени, Ын Ха думает, что это просто фантомная боль. Ничего этого нет, просто… болят воспоминания, что ли? Сам факт осознания того, что произошло нечто, перевернувшее всю жизнь вверх дном. И вроде бы легче… но и не легче. Это как потеря чего-то важного: сначала ты не можешь без этого, тебе грустно и обидно, а потом — раз, и всё как обычно. Потому что забывается всё. Есть то, что мы боимся забыть.
— Оппа, что ты говоришь? — виновато улыбается она брату и выходит на улицу из здания университета, вдыхая нагретый весенним солнцем воздух.
— Трудный день? — спрашивает он и открывает дверцу полицейской машины, приглашая сесть.
— Я бы лучше на автобусе проехалась, — кривится она, продолжая стоять на месте и недовольно поглядывать на машину. — Не люблю полицейских, они все такие мерзкие.
— Садись давай, — подгоняет брат, усмехаясь. — Полицейских она не любит! А кем ты будешь по окончанию универа? Правильно, таким же мерзким полицейским, — нравоучительным тоном продолжает, захлопывая дверцу, когда сестра наконец соизволила послушать его, и садится за руль. — Пристегнись, — напоминает.
— Ну, оппа! — возмущается сестра, обижено поджимая губы. — Я уже взрослая, хватит делать вид, что беспокоишься.
— Ах ты ж мелкая! — дёргает ремень и пристёгивает его. — Взрослая! — смеётся он. — А по губам? — показательно замахивается, наблюдая, как она отворачивается к окну, скрещивая руки на груди. — Огрызаться вздумала мне тут! Вот расскажу всё отцу, будешь знать, — и замолчал, выруливая из парковки возле университета.
— Кстати, как он? — тихо спрашивает Ын Ха, рассматривая свои руки. — Всё ведь в порядке? Я… так и не позвонила им.
— Смотря что ты называешь «в порядке», — задумчиво протягивает Чонгук, поглядывая в зеркало заднего вида.
— Я имею ввиду… — она замолчала, не зная, как лучше выразиться.
— Я ничего не сказал ему, — отвечает Чонгук, останавливаясь на светофоре. — Я не сказал ему про Чимина, про то, что случилось. Кажется, — он делает паузу. — Это не интересовало никого.
— А как же, — спрашивает, шумно сглатывая. — Господин Пак? Задетая гордость сына или что-то в этом роде…
— Знаешь, всё сложнее, чем могло казаться тебе, — он выдыхает и трогается с места. — Не уверен, что тебе хочется слушать о Чимине сейчас.
И тут, кажется, Ын Ха понимает, что действительно многого не знает. Ей всё-таки стоит понять, что происходило тогда, сейчас. Попытаться посмотреть на мир с разных углов. Ведь она видела только ту маленькую часть, которую позволяла себе увидеть.
— Я хочу услышать… — просит она, поднимая на брата взгляд, полный решимости.
— Прости, — заранее просит прощения. — На самом деле я неплохо сблизился с Чимином, — он сжимает руль в ладонях сильно-сильно.
— Да? — едва слышно выдавливает, чувствуя, как ладони мгновенно потеют.
— Я не должен был… — замялся Чонгук, заворачивая в нужную сторону.
— Нет, всё в порядке. Чимин не плохой человек, — сама не знает, кажется, что говорит. — Наверное.
— Я не оправдываю его, ни в коем случае, — пытается привести мысли в порядок, но получается из ряда вон плохо. — Чёрт, а я ведь даже почти сделал с ним то же, что он с тобой, — он ловит на себе растерянный взгляд сестры и неловко смеётся, пытаясь оправдаться. — Нет-нет, не в этом смысле… Чёрт! — он ударяет по рулю рукой и шипит от боли.