Мои глаза сужаются глядя на стол в глубокой задумчивости. Он действительно пытался позвонить мне. Он протягивал руку помощи. Это я закрылся от него — потому что Райк сказал мне так сделать. Он сказал, что я не должен больше открывать эту дверь, но, возможно, он был неправ. Может быть, мой отец был прав все это время.
Он отхлебывает из бокала и выпивает содержимое одним глотком.
У меня пересохло в горле.
— Ты мой сын, — говорит он решительно, — и я не позволю тебе бороться, только потому что ты принимаешь плохие решения.
— Реабилитация не была плохим решением.
— Это была пустая трата гребаного времени, — опровергает он. — Распитие алкоголя — не проблема, и ты сделаешь это снова. Не обманывай себя.
Прежде чем я открыл рот, чтобы ответить, он говорит: — Но это уже не важно.
Он достает чековую книжку.
— Я хочу помочь тебе снова встать на ноги.
— Мне не нужны твои деньги, — говорю я, хотя знаю, что это глупое решение.
Потому что, действительно, что я собираюсь делать? Я не могу продолжать жить на наследство Лили. Рано или поздно мне придется понять, в чем я хорош, и зарабатывать на жизнь, не приползая к отцу за деньгами.
— Сейчас не время начинать скромничать, — говорит он мне. — Ты не можешь пытаться быть трезвым и одновременно работать.
— А что, по-твоему, делают нормальные люди? Не у всех есть богатые родители, на которых можно положиться.
— У тебя есть, — говорит он. — И почему, черт возьми, ты думаешь, я так много работаю?
— Тебе больше нечем заняться.
Он хмурится.
— Я делаю это для того, чтобы тебе не пришлось так бороться. Так что перестань быть, чертовым идиотом и возьми эти чертовы деньги.
Я верю ему, хотя Райк, вероятно, сказал бы мне, что я не должен — что Джонатан Хэйл проводит часы в своем офисе, потому что он несчастен и одинок и ему нравится все богатство, которое он может позволить себе купить.
К этому чеку также прилагается условие. Я буду ему чем-то обязан. Именно поэтому он в первую очередь забрал мой трастовый фонд. Он не просто хочет, чтобы я снова поступил в колледж. Он хочет иметь власть над моей жизнью, чтобы указывать мне, что делать, чтобы сделать из меня сына, о котором он всегда мечтал. Но я просто большое, гребанное разочарование.
— Я здесь не для этого, — говорю я, чувствуя тяжесть в груди.
Он вздыхает и закрывает чековую книжку. Он наливает еще один стакан.
— Тогда для чего?
Он заинтригован больше, чем показывает. Любопытство мелькает в его темных глазах.
Я перевожу дыхание, глядя на перевёрнутый пустой стакан передо мной. Выпивка помогла бы, но я должен сделать это сам.
— Мне нужно её имя.
— Чьё?
В его голосе слышны нотки, говорящие о том, что он прекрасно знает, о ком я говорю.
— Моей настоящей матери.
Женщины, с которой у него был роман. Причины, по которой он разошелся с Сарой Хэйл, мамой Райка.
— Она не хочет тебя видеть, — холодно говорит он.
— И я тебе не верю.
Он сдержанно смеется и стучит зажигалкой по столу, коробка с сигарами лежит неподалеку.
— Я знал, что ты захочешь получить ответы. Где она жила, как выглядела, но они только расстроят тебя. А я не хотел видеть, как исказится твое лицо.
— О чем ты говоришь?
— Она не хотела тебя, Лорен. Я говорю тебе, чтобы ты не тратил свое, гребанное время.
Как я могу верить ему после всех этих лет лжи? Но какая-то часть меня воспринимает эту информацию как правду.
— А вот и оно.
Он подносит стакан к губам. Я понимаю, что мое лицо исказилось от множества эмоций. Обида — самая сильная из них.
— Ты ошибаешься, — говорю я себе под нос, чтобы снова стать таким же жестким и холодным, как он. — Я хочу знать её имя. После всех этих лет, когда ты говорил мне, что Сара — моя мать, я, хотя бы, заслуживаю того, чтобы иметь хоть какое-то подобие, чёртовой правды.
Он резко закатывает глаза и, к моему удивлению, отрывает чек и переворачивает его. Я смотрю, как он черкает что-то на бумаге, а потом протягивает её мне.
— Не я здесь плохой парень, — говорит он. — Я просто защищаю тебя от еще большей боли. Вот и все.
Я смотрю на чек.
Эмили Мур.
— Ты любил её?
Нет, где она? Или, почему она отказалась от меня? Я вынужден был задать самый глупый, бессмысленный вопрос — потому что мой отец не верит в любовь.
— Все пятнадцать минут, конечно, — сухо говорит он. — Теперь у тебя есть то, что ты хочешь, можем ли мы двигаться дальше от всего этого дерьма?
Он хочет вернуться к тому, как всё было, но я даже не уверен, что это возможно.
— Мне нужно кое-что ещё, — говорю я ему, убирая чек в карман. — И это требует осторожности.
Он криво усмехается и встает, чтобы наполнить свой стакан.
— Почему я не удивлен? Какого ты натворил на этот раз?
Я игнорирую.
— Это не совсем про меня. Это связано с Лили.
Он садится обратно, обхватывая рукой полный стакан виски. Я стараюсь не заострять на этом внимание.
— Я играю в гольф и обедаю с Грэгом через день, так неужели это тот тип осторожности, который требует, чтобы я лгал её отцу?
О, да.
— Это погубит Кэллоуэев.
Мой отец выпрямляется, его черты лица становятся жесткими. Он на самом деле немного похож на Райка.
— Что, блядь, происходит?
— Ты должен пообещать, и я хочу, чтобы это было в письменном виде.
Он смотрит на меня.
— Не будь маленьким засранцем.
Я огрызаюсь.
— Я не маленький засранец. Ты говоришь, что сделал всё это... — я оглядываюсь вокруг себя — ...ложь о моем брате и моей настоящей, чёрт возьми, матери, потому что ты пытался защитить меня. Так что пойми, что я пытаюсь защитить девушку, которую люблю. И я сделаю всё, чтобы добиться этого. Поэтому если ты не подпишешь что-то, что говорит о том, что ты не откроешь свой чертов рот, я ухожу.
Я встаю, моя грудь поднимается и опускается от внезапного гнева.
— Сядь, чёрт возьми, на место.
Я не сажусь.
— Сядь, — усмехается отец. — Я схожу за листом бумаги. Не думаю, что смогу написать контракт на обратной стороне чека.
Я опускаюсь на стул и смотрю, как отец покидает внутренний дворик, бормоча ругательства под нос. Но я победил. На этот раз.
В итоге он набирает текст на своем ноутбуке. Через час мы составили и подписали контракт, согласно которому он не имеет права ни прямо, ни косвенно сообщать что-либо Кэллоуэям. Если он это сделает, он потеряет компанию Hale Co. в пользу Райка. Сначала мы договорились, что я приобрету компанию, но он выглядел слишком довольным от мысли, что я унаследую его бизнес. Теперь его губы изгибаются от напряжения при одной мысли о том, что его ребенок, который его презирает, может получить его наследство. По крайней мере, я знаю, что он любит меня больше, но на самом деле это не слишком высокое достижение.
У моего отца уже новый стакан виски, и мы снова сидим на террасе. Его контракт в его кабинете, мой — на столе.
— Итак, что же такого серьезного, что я не могу рассказать даже своему лучшему другу? — спрашивает он.
— Когда я вернулся из реабилитационного центра, мне пришло сообщение с неизвестного номера, — говорю я ему. — Он сказал, что ненавидит меня, и в основном угрожал раскрыть секрет Лили из мести. Так что я не думаю, что он шантажирует нас. Он не просит денег, но однажды упомянул об этом. Он сказал, что ему могут много заплатить таблоиды, если он раскроет секрет Лили.
Слова льются потоком, прежде чем я успеваю остановиться и оценить каждое из них. Мне страшно, и если отец не видел этого раньше, то теперь видит. Я чувствую себя, как маленький ребенок, разрыдавшийся из-за хулигана в школе.
— Помедленнее, мать твою, — сурово говорит он. — Мы разберём это по частям.
Я повторяю все снова, неясно рассказывая о причастности Лили и даже вдаваясь в подробности о неизвестном номере и о том, как частный детектив Коннора отследил его до одноразового телефона.