Мой отец слушает довольно внимательно, и к тому времени, как я заканчиваю, я вижу, что он размышляет над той частью головоломки, которую я намеренно обошел стороной.
— Если только Лили не главарь наркокартеля, я очень сомневаюсь, что это что-то, из-за чего Fizzle окажется в финансовом кризисе. Ну правда, у таблоидов есть дела поважнее, чем сплетничать о наследниках и наследницах. Посмотри на себя, ты посещаешь реабилитационный центр, и даже не попал в The Enquirer.
Моя и её зависимость не пропорциональны. Ни в коем случае. Я — очередная зазубрина в истории о богатых детях, которые пристрастились к алкоголю или наркотикам. Лили, девушка, которая зависима от секса. Даже если это случается, люди не говорят об этом, но в этот раз будут.
— Допустим, люди сочтут её новостью, и не в хорошем смысле. Что тогда? Как ты думаешь, ты сможешь найти этого парня?
— Я мог бы попробовать, — говорит он, глаза горят интересом. — В чем дело?
И я просто выдыхаю.
— Она сексуально зависима.
Я наблюдаю, как он хмурится, а затем неверие быстро переходит в юмор. Он смеется так сильно, что его кулак подсознательно бьет по столу, перечница опрокидывается и звенит по железу. Наверное, трудно поверить, что девушка, которую он знает, застенчивая и немного неловкая, может иметь такую зависимость.
— Ты меня поймал. Это уж точно, — говорит он, откинувшись на стуле с ухмылкой.
Мое выражение лица не меняется. Я не могу смеяться с ним или шутить о проблеме Лили. Не тогда, когда я знаю, насколько это опасно. До того, как мы сошлись, я заставал её за просмотром сайта Craigslist(американский сайт объявлений) в поисках секса. Есть уровни сексуальной зависимости, которые пугают меня до смерти.
Отец наблюдает за моими непоколебимыми чертами лица, и его улыбка исчезает.
— Ты серьезно?
— Она зависима от секса. Она была такой с тех пор, как... не знаю, с тех пор, как лишилась девственности.
Я морщусь, никогда не желая говорить об этом с отцом.
Он потирает рот, соединяя все воедино.
— Оу... — его глаза увеличиваются. — Оу... блядь.
Он смотрит на мой контракт, как будто в секунду готов выхватить бумагу и поджечь её.
Я кладу контракт в карман, и его глаза поднимаются к моим.
— У нас сделка, — напоминаю я ему.
— Сексуальная зависимость — вы вообще уверены в этом? — спрашивает он. — Это серьезное обвинение, которое требует доказательств.
— Она ходит к секс-терапевту, — говорю я ему, — и не то чтобы это твоё дело, но она нанимала мужчин-проститутов, так что да — у нее была, чертова проблема.
— Была? В прошедшем времени?
— Мы работаем над этим.
Он издаёт низкий смешок, от которого у меня холодеют кости.
— Ты позволял своей девушке трахаться с другими мужчинами?
Он качает головой, и я практически слышу его мысли: это не может быть, мой сын-слабак. Он встает, чтобы налить себе ещё выпить. Обычно я не замечаю, как часто он наливает, но это, должно быть, уже третий или четвертый раз — количество, от которого большинство людей было бы уже в хлам. Но он функциональный алкоголик. Двадцать четыре на семь пьяный. Никто не может понять. Это видно по его жесткому взгляду, готовому в любой момент злобно оскалиться. Он просто плывёт на волне, край его жизни затерт наждачной бумагой.
И я знаю, что если бы я сделал один глоток, я был бы точно таким же. Может быть, все было бы не так плохо. Я не агрессивен, но иногда бываю враждебным. Могу сделать так, чтобы этого не произошло. Я буду спокоен.
У меня внезапно возникает желание поднять бокал и попросить спиртного. Мне будет плохо, напоминаю я себе. Это буквально единственный аргумент, который я могу сейчас придумать.
Я пытаюсь сосредоточиться на глазах отца, а не на стакане в его руке.
— Я не позволял ей ни с кем трахаться, когда мы были вместе. Мы начали встречаться только семь месяцев назад.
Я быстро объясняю про наши фальшивые отношения, проклиная себя за то, что все стало настолько сложным, что мне приходится раскрывать и это.
Мой отец ещё не сел.
— Ты вел себя так, будто вы вместе только для того, чтобы я не отправил тебя в военную академию?
— Да, — говорю я. — Ты был готов отправить меня, не так ли?
Я проебался и устроил вандализм в доме какого-то парня за то, что он приставал к Лили. Он послал ей по почте мертвого кролика после того, как его девушка узнала, что он трахал другую девушку, и он обвинил в этом Лили, хотя сам был ублюдком-изменником.
В ответ я облил его дверь свиной кровью. Это была одна из моих самых креативных работ. И я был чертовски пьян. Честно говоря, я почти ничего не помню об этом деле. Но я могу вспомнить всё, что было потом — как отец схватил меня за шею и кричал мне в лицо. Что ты получил от этого, Лорен? Тебе стало легче? Тебе нравится быть таким больным ублюдком?
Мой отец был готов выгнать меня из дома после того, как я запятнал его имя грязью. Я был дегенератом, плохим мальчиком, который перешел бы в другую школу только для того, чтобы поиздеваться над кем-нибудь. Меня отстранили от занятий. Я был глупым ребенком, который хотел заставить Лили чувствовать себя лучше — хотел изменить каждую ужасную, гребаную вещь. Но я просто не знал как.
Мой отец хотел гордиться мной, но я не давал ему повода для гордости.
— Может, я бы и отправил тебя, — говорит он, кидая лёд в виски. — Я тогда был зол как чёрт. Твои отношения с ней были единственной искупительной вещью. Так что может быть.
Я киваю. Да, именно поэтому он позволил мне остаться. Может быть, он бы скучал по мне. Но он никогда в этом не признается.
— Так если вы двое на самом деле не были вместе, то какого черта эти звуки доносились из твоей комнаты?
Я хмурюсь, и тут меня осеняет осознание. Я зарываю лицо в ладони, потрясённый.
— Ты слышал её?
— Ты не один жил здесь, — огрызается он, — и вы двое были громкими.
Нет. Она была громкой.
— Не то чтобы я пыталась слушать. Поверь мне.
Какой же пиздец. Я потираю переносицу, так сильно желая проснуться. Проснись, блядь.
Он, наконец, садится в кресле.
— Только не говори мне, что ты позволял ей трахнать кого-то другого в твоей постели.
Я опускаю руку и хмурюсь.
— Давай проясним кое-что — тебе запрещено говорить о том, что она с кем-то трахалась. Ни со мной, ни с кем-то другим, ни с кем. Понял?
Он закатывает глаза.
— Ты только что сказал мне, что она сексуально зависима...
— Мне похер, — холодно говорю я. — Она всё ещё моя девушка. Она всё ещё Лили. И мне совсем не комфортно говорить об этом с тобой.
— Может, она просто шлюха, — говорит мой отец, явно игнорируя меня. — Ты когда-нибудь думал об этом?
Я мог бы ударить его. Думаю, что мог бы. Но я этого не делаю. Я использую свои слова, как он меня учил.
— Я скажу это один раз, а потом ты больше никогда не будешь называть её так. И мы больше не будем это обсуждать, — я встаю. — У нее проблема. Она плачет во сне, потому что не может перестать думать об этом. Я держу её в своих, чертовым объятиях, пытаясь заставить её остановиться. Секс — её наркотик, — я показываю на свою грудь, мои руки дрожат. — Я понимаю. Я, блядь, понимаю, и ты тоже должен, если хоть на минуту задумаешься, как сильно ты полагаешься на это, — я показываю на его стакан, и он застывает. — И если кто и является шлюхой, так это ты.
Он приводил в дом и выводил из него достаточно женщин, чтобы я мог легко получить какой-нибудь комплекс. Моя грудь сильно вздымается и опускается, когда я заканчиваю говорить.
Его голос значительно смягчается.
— Это все равно не объясняет того, что я слышал в твоей спальне. Если вы двое не были вместе...
Я гримасничаю. Он все ещё об этом?
— Я позволял ей мастурбировать в моей постели.