— Это даже не игра для двух человек, — говорит мне Райк.
— Но в неё все равно можно играть вдвоем, — я хочу отвлечься, а не ломать себе голову, изучая новую игру.
— Хорошо, — говорит он, соглашаясь, когда я сажусь на пол, поскольку здесь нет журнального столика. Он раскладывает карты на ковре, и я стараюсь не капать на них слезами.
— Мы сейчас пролетаем над Джорджией, — слышу я слова Дэйзи. — Нам недолго осталось.
Её голос сильно дрожит. Мне не нравится, что она первая говорит с нашими родителями.
Обеспокоенный взгляд Райка мечется между Дэйзи и его картами.
— У тебя есть король?
— Ловись рыбка.
— Лили дремлет, — говорит Дэйзи.
Райк берет карту, а затем пинает моё колено.
— Твоя очередь.
Точно.
— У тебя есть... — я смотрю на свои карты. — Восьмерка?
Я смотрю на дверь ванной, не слыша ни звука от Ло. Но он оставил дверь приоткрытой, чтобы мы знали, что он не делает ничего необдуманного, например, не пьёт алкоголь или... ещё хуже. У меня болит грудь, как будто кто-то решил встать на мою диафрагму.
Райк протягивает мне свою восьмерку и ворчит под нос о том, что это самая дурацкая, блядь, игра. Но он частично сосредоточен на моей сестре в углу.
— Я не могу ее разбудить, — говорит Дэйзи, ее голос становится все более безумным и низким. — Подожди, пожалуйста... я не хочу... Мама.
Райк встает прежде, чем я нахожу в себе силы перенести вес на свои желатиновые ноги. Он подходит к нише с четырьмя креслами. Ему приходится наклониться над оскалившейся Мелиссой, чтобы дотянуться до Дэйзи.
— Дай мне телефон, — шепчет он, но я все равно слышу его враждебный голос.
— Мама, — говорит Дэйзи. — Мне нужно идти... Но... Я... Подожди... Я...
Райк выхватывает у нее телефон, пока у нее не случился срыв. И в то же время я замечаю Роуз, которая стоит в середине прохода в самолете, ее взгляд устремлен на меня с такой уверенностью и силой, что мне сразу же хочется оказаться на её месте. Быть сильной и построенной как крепость, способной выдержать всё, что на меня обрушится.
Я встречаю её взгляд, но показываю на Райка, который сейчас сжимает мою мать — или телефон, в котором находится моя мать. Роуз понимает. Она выхватывает у него сотовый Дэйзи и немедленно переходит в режим управления кризисом.
— Мама, успокойся. Нет, — огрызается она. — Нет.
И это всё, что я слышу, когда она возвращается в кабину, чтобы поговорить наедине. Она сказала то единственное слово, которое не смогла сказать Дэйзи.
Не уверена, что я тоже смогла бы.
Дэйзи смотрит в окно. Райк что-то шепчет ей, а она только кивает и жестом указывает на меня.
Райк возвращается на пол, собирает свои карты и раскладывает их веером в руках.
— Думаю, теперь моя очередь, — говорит он. — У тебя есть десятка?
— Райк?
— Да?
— Что бы ни случилось, ты позаботишься о нем, верно?
Он застывает.
— Я не знаю, что это, блядь, значит.
— Это значит то, что значит, — вздыхаю я. — У него нет никого, кроме тебя и меня. Мне просто нужно знать, что ты будешь рядом.
— И ты тоже будешь рядом, — огрызается он.
— Меня не будет рядом, если мои родители отправят меня в реабилитационный центр или на другой конец страны.
Моя мать захочет похоронить эту проблему, переместив её в другой часовой пояс.
— Тебе почти двадцать один. Ты, блядь, взрослая. Твои родители не могут заставить тебя делать всякую хрень, Лили.
— Я должна им...
— За то, что запятнали имя Fizzle? За то, что воспитали тебя в деньгах и роскоши? — он продолжает качать головой. — У вас с Ло все так извращено. Вы думаете, что вы в долгу перед своими родителями, потому что они дали вам всё, что у вас есть. Но они не дали вам того, что, блядь, действительно важно. Они должны тебе. Они должны тебе за то, что не задавались вопросом, почему их дочери нет дома. Почему она выглядит отстраненной и грустной. Почему она забаррикадировалась, блядь, в квартире со своим парнем. Они подвели тебя, и если они скажут сесть, на гребаный самолет или отправиться в реабилитационный центр — где, как мы все знаем, тебе не место — тогда ты должна сказать им, чтобы они шли к черту. А если ты не сделаешь этого, то мы с Ло сделаем. Я обещаю тебе это.
Нужные слова застревают у меня в горле — спасибо, Райк. Эта фраза дается мне с трудом, особенно когда он высказывает свое мнение с таким пылом и силой.
И все же я что-то говорю.
— Ловись рыбка.
Он издаёт короткий смешок, потянувшись к колоде.
— С тобой все будет в порядке, Кэллоуэй.
По крайней мере, один из нас в это верит.
38. Лорен Хэйл
.
Я прислонился к стене уборной, глядя на свое бледное лицо и запавшие глаза. Я выгляжу как полное дерьмо. Я чувствую себя еще хуже. Моя левая рука постоянно дрожит, и мне приходится сжимать пальцы в кулак, чтобы это прекратилось. На другой линии отец ругает меня за то, что я игнорировал его предыдущие звонки.
— Я нахожусь, блядь, в воздухе, — отрывисто напоминаю я ему, делая голос низким, чтобы Райк не услышал. — Если только ты не хочешь, чтобы связь как по волшебству изобрели за океаном.
— Эй, я так же, блядь, зол, как и ты.
— Я не думаю, что это возможно, — говорю я, мой голос слегка ломается.
Я не хочу разговаривать с ним в то время, когда Лили в любую секунду может открыть люк и выпрыгнуть из самолета без парашюта. И каждый раз, когда я представляю ее плачущей вот так — черт возьми, я не могу позволить себе того же. Я тру глаза, чтобы отогнать эмоции. Мне хочется пнуть стену с такой, чертовой силой, но я проглатываю крик, который должен вырваться наружу.
— Кем бы ни был этот ублюдок, — говорит мой отец, — я лично порву ему новую задницу, Лорен. Ты слышишь меня? Это дерьмо ему с рук не сойдет.
Я должен спросить.
— Это ты сделал? Ты слил это?
Через неделю после того, как я рассказал ему, новость разлетелась по всему миру. Неужели все это совпадение?
Наступает долгая пауза. А потом вот что: — Ты, наверное, издеваешься надо мной. Ты что, не слышал, что я только что сказал? Я жопу рвал, пытаясь найти этого ублюдка.
Он слегка рычит. Да, это не он.
— Тогда кто? — спрашиваю я. — Кто мог бы это сделать? Что они могут получить от этого?
— Деньги, — категорично отвечает мой отец. — Мы все еще работаем над некоторыми зацепками.
Я отвожу телефон от рта и борюсь между тем, чтобы не закричать и не сорваться на крик. Ни один звук не вырывается, но я вижу себя в зеркале, и мне кажется, что я веду невидимую борьбу с затаившимся врагом. Я выгляжу безумным и измученным.
— Мне нужно идти, — быстро говорит отец. — Грэг на другой линии. Я скоро с тобой поговорю. Держи голову выше.
Слова ободрения от моего отца. Такие слова приходят нечасто. Поэтому я принимаю их.
Мы кладём трубку одновременно. Я наклоняюсь над раковиной и брызгаю водой на лицо. Пытаюсь собраться с мыслями.
Я должен позвонить Брайану, психотерапевту, с которым, по мнению Райка и Лили, я разговариваю о своих глубоких внутренних мыслях. Но я не могу обсуждать алкоголь. Даже от одной мысли об этом у меня сводит живот. Потому что Лили не должна беспокоиться о том, что у меня будет рецидив. Мир рушится на ее плечи, и я не хочу усугублять этот груз.
Я делаю длинный вдох, перенося ее боль, которая так сильно ощущается как часть меня. Мы стали похожи друг на друга, годы лжи, детские воспоминания и истории, и все это переплелось в одно целое. Я знаю ее лучше, чем ее сестры. Я знаю ее иногда лучше, чем она сама. Я знаю, как сильно это убивает ее изнутри.
И тут одна мысль пронзает меня.
Я здесь.
Я мог бы быть в баре. В отключке.
Я мог бы быть в реабилитационном центре. Вдали от нее.
У меня есть шанс быть рядом с ней во всем этом.
Так иди, тупой ублюдок.
Это всё, что мне нужно. Я выхожу за дверь.