Райк закатывает глаза, эта фраза явно относится к нему.
— Я специалист по журналистике, — говорит Райк, указывая на свою грудь. — Я знаю прессу лучше тебя, Кобальт.
— И ты правда планируешь что-то делать с этим образованием?
Райк ничего не говорит.
— Именно.
— А как насчет компании твоей матери? — спрашиваю я Коннора.
— Cobalt Inc. — не общеизвестное имя. Люди не ассоциируют нас с нашей продукцией так, как они делают с Hale Co. — ваше имя на этикетке каждого детского шампуня и упаковки подгузников. Мы работаем с производителями и дочерними компаниями.
Как и MagNetic, я помню.
— Моя связь с тобой или Лили не повредит компании, и за это моя мама не будет переживать. К тому же, если она находится за пределами скандала и наблюдает за ним, она наслаждается драмой время от времени. Это делает её дни интересными.
Интересно, видит ли он нас иногда именно такими? Интересными. Кём-то, кто делает каждый день непредсказуемым.
Я также не могу представить себе женщину, которая породила кого-то вроде Коннора. Она кажется такой же придуманной, как персонаж одного из моих комиксов.
— Как я уже сказал, Ло, — заканчивает Коннор, — я знаю, как пользоваться дверью.
Райк кивает мне.
— Ты и меня собираешься выпроводить?
— Нет, если я иду ко дну, ты сгораешь вместе со мной.
— Это считается братским обязательством?
— Для меня — да.
Дэйзи возится с пультом, и он громко падает на деревянный пол.
— Простите, — бормочет она и продолжает смотреть на черный телевизор.
Я хочу посмотреть новости и понять, как много СМИ уже знают. Поиск утечки отошел на второй план. Наша первая задача — смягчить последствия, с которыми нам грозит столкнуться. Подозреваю, что Грэг Кэллоуэй и, возможно, мой отец уже работают с командой юристов, чтобы сгладить кризис. Это одна из многих причин, по которым они захотят поговорить с нами.
Я им не доверяю. Но я доверяю людям в этой комнате, и этого достаточно, чтобы успокоить меня на данный момент.
Я понимаю, что Дэйзи все еще находится в неведении относительно многих вещей. Это несправедливо по отношению к ней, тем более что теперь мы будем говорить свободно.
— У тебя есть какие-нибудь вопросы, Дэйзи? — спрашиваю я, ссутулившись на диване.
Она аккуратно кладет пульт на кофейный столик и садится, скрестив ноги, на пол.
— У меня есть кресло-мешок, — говорит Райк.
— Я вижу, — но она обнимает свои колени, не делая никаких движений. Её глаза перебегают на меня. — У меня сотни вопросов, но я могу подождать, чтобы задать их Лили. Я не хочу, чтобы она расстроилась, если ты откроешь что-то, что она хочет сохранить в тайне.
— Ты все равно услышишь об этом по телевидению или в таблоидах, — говорю я ей. — Она предпочла бы, чтобы ты узнала правду от меня.
Она колеблется.
— Я могу спрашивать о чём угодно?
Что угодно — очень обширное понятие, но я уверен в своей способности отклонять слишком личные вопросы. Я соглашаюсь, кивнув.
— Если это будет вопрос-ответ, то у меня тоже есть пара вопросов, — говорит Райк.
Я горько улыбаюсь.
— Конечно, как мы без тебя.
Дэйзи бросает в него ближайшую подушку.
— Это мой вопрос-ответ.
Он ловит подушку.
— Теперь ты бросаешь мои вещи, но не хочешь сесть, чертову на подушку?
— Ты настырный — тебе кто-нибудь говорил об этом?
— Я постоянно это делаю, — говорю я. — Он никогда не слушает.
Райк поднимает руки, типа какого хрена.
— Ну простите, если я вижу, что девушке неудобно сидеть на моем, чёртовом полу, и я знаю, как решить эту проблему.
— Не надо, — предупреждаю я его.
Мы не откроем эти шлюзы никогда, никогда больше. Я могу выдержать его дружелюбие к Дэйзи в крошечных микроскопических дозах, но когда он начинает говорить о девушках на полах и исправлении этого, это заставляет меня нервничать.
Дэйзи задает первый вопрос, что не особо то снижает напряжение в комнате. Не уверен, что после утечки информации что-то может сделать это.
— Были ли у вас с Лили свободные отношения?
Мне нравится называть наши отношения «фальшивыми», но когда мы стали притворной парой, мы все равно были парой. У меня было с ней все, что было бы у парня в отношениях. Кроме секса. Но когда я думаю об свободных отношениях, я представляю себе свингеров и людей, у которых несколько партнеров. Уверен, что этот термин достаточно расплывчат, чтобы охватить множество ситуаций. Только не нашу.
У меня нет конкретного ответа для Дэйзи, поэтому я должен объяснить, что мы делали. Как мы лгали ей и всем вокруг. Как наша дружба превратилась в нечто большее, но так и осталась чем-то меньшим.
— Ничего себе, — говорит Дэйзи, когда я заканчиваю. — И все для того, чтобы скрыть свои зависимости? Неужели вы не могли просто, ну, я не знаю, переехать в Европу?
— Мы думали об этом.
Ее лицо мрачнеет.
— Я пошутила.
Я пожимаю плечами, безразличный ко всему этому.
— Мы с Лили никогда не игнорировали тебя, потому что ты младше. Телефонные звонки, на которые мы не отвечали, ланчи, которые мы отменяли, все это было потому, что мы предпочитали пить и заниматься сексом, нежели быть рядом с людьми. Особенно с теми, кому нам пришлось бы врать.
— Это ужасно, — говорит мне Дэйзи.
— Так мне уже говорили.
— Вообще-то, я говорил тебе, что это пиздец, — уточняет Райк.
Дэйзи игнорирует его.
— Почему она сексуально зависима? Есть ли что-то, что вызвало это?
У меня пересыхает в горле, и я бросаю взгляд на дверь спальни.
Мы с Лили не обсуждали причину её зависимости, но я знаю, что она пыталась пролить свет на прошлое с Эллисон.
Лили замыкается в себе, когда речь заходит о её детстве, отказываясь рассматривать свои отношения с семьей такими, какие они есть на самом деле. Я могу прикоснуться к её болезненным воспоминаниям, не испытывая ужаса от боли, а она, в свою очередь, может сосредоточиться на моих, не испытывая чувства вины. Это симбиоз, который я осознал после многих часов терапии.
Позволяем ли мы себе открыться собственным чувствам — над этим мы оба работаем.
Мое молчание повисает в воздухе, пока я пытаюсь сосредоточиться на подходящем ответе.
Райк становится беспокойным из-за тишины.
— Я читал, что восемьдесят процентов сексуально зависимых людей подвергаются насилию в детстве. Лили...
— Нет, — отрезаю я, мой тон защитный и резкий. Мои глаза пылают тем же жаром, и я думаю, не поэтому ли Райк никогда не задавал мне этот вопрос раньше.
— Я не единственный, кто, блядь, спросит об этом, — огрызается он. — Тебе придется начать быть менее чувствительным.
Меня раздражает это слово... чувствительный. Оно заставляет меня звучать слабым и хрупким. Это одно из тех слов в арсенале моего отца. Я не соответствовал своему потенциалу, когда провалил тест по математике в шестом классе, когда мне пришлось делать групповой проект одному, после того как меня никто не выбрал, когда я проиграл игру в Малой Лиге. Он говорил мне, что я ничего не стою, а в детстве я не знал, как остановить слезы. Не будь таким чувствительным, Лорен. Ты слишком чувствителен, Лорен. Почему ты такой, блядь, чувствительный, Лорен? Поэтому я перестал плакать. Теперь я просто злюсь.
Мои глаза устремлены на Райка, и мой рот двигается прежде, чем я успеваю его остановить.
— Я не чувствительный, — говорю я. — Это ты вздрагиваешь каждый раз, когда я называл твою мать сукой.
Конечно, это было до того, как я узнал, что Сара Хэйл — его мать. Я просто думал, что она моя, та, которая бросила меня.
Как по команде, Райк морщится буквально от единственного ругательного слова, которое он терпеть не может.
Я наблюдаю за тем, как на его лице сменяются эмоции, и за секунду он останавливается на одной: Чувстве вины.
Я ожидал ярости, словесной битвы, чего-то, что закрепило бы беспорядки, крутящиеся в моем животе. А не того, что его глаза затуманятся раскаянием, как будто это он злопыхательски оклеветал свою мать.