А сегодня под подушкой пусто.
Года два назад, когда Соня в этот день на гастролях была с театром… где же? в Чебоксарах? нет, в Вологде… в Вологде, в тесном, душном гостиничном номере ночью проснулась — и закричала в голос, отталкивая от себя руки мужчины, склонившегося над ней в темноте. И сразу успокоилась, услышав голос помрежа Виталика. Виталик — это не страшно, Виталик был ходок в другую сторону, по мужскому полу.
«Чего орешь, дура? — гневно шипел тогда Виталик, держась за небритую щеку (Соня все же успела влепить ему пару затрещин). — Мне Сережка твой в Москве еще денег дал. Велел купить тебе, психопатке, кружев этих долбаных. Ночью под подушку сунуть. На тринадцатое».
И Соня смеялась уже, и просила у Виталика прощения, разворачивая сверток с кружевным узорным шитьем. Вологодское кружево, все Сережа продумал, обо всем позаботился, солнышко Сонино, спасибо. Виталик, покажи щеку, неужели до крови?! Дай я йодом прижгу…
А сегодня под подушкой пусто.
Соня встала и, набросив на плечи халат, прошлась босиком по прогретому солнцем паркету. Заглянула в комнаты, вошла на кухню.
Никого. Ни мужа, ни сына. Не поздравил ее Сережа. Неспроста. Может, он обиделся? На что? Может, это такой выпад? А чем ему Соня не угодила?
Она достала из холодильника треугольный пакет с молоком, Сережа называет их «пирамиды Хеопса». Та-ак. Молоко прокисло. Свежее, завтрашнего числа. Такая жара — пока донесешь пакет до дому, молоко сворачивается.
Может быть, Сережа в самом деле на нее обиделся? Вчера молчал весь вечер, стучал на своем «ундервуде» до полуночи, наорал на сына, спать лег в кабинете. Обиделся, точно. И Соня принялась лихорадочно вспоминать, что она ему такого брякнула, чем задела, что сказала лишнего?
Ну, например, вот это, три дня назад, за ужином: Сереж, у нас сегодня Визбор был на прогоне, привет тебе передавал. Он меня вспомнил и тебя помнит. Он же учился в педагогическом нашем, тремя курсами старше… Господи, какой мужик! Веселый, красивый, в кино снимается — кто бы мог подумать! У нас две актрисы были на его концерте, обревелись, обхохотались, ладони себе отбили…
Сережа, выслушав это, отодвинул в сторону чашку с недопитым клюквенным киселем, молча встал из-за стола и вышел.
А Соне, дуре, нет бы прежде подумать — потом щебетать, петь рулады горнолыжному хриплогласому душке барду. Потому что муж ее, как всякий неудачник, — человек без кожи. Вот ты брякнешь что-нибудь без всякого умысла, а Сережа тотчас скрытый подтекст в сказанном отыщет.
Визбор, дескать, на коне, а ты, муженек, — никто, ничто и звать никак. Сшиваешься при Воениздате. Первый крайний на подхвате. Раз в два года — тоненькая книженция в копеечной обложке. На обложке старинный друг-собутыльник, пьянь-рвань Вова Малофеев, старейшина профсоюза графиков, дрожащею от постоянного запоя рукой всегда рисует одно и то же: свирепого партизана с уркаганской рожей, в разодранной на могучей груди тельняшке. Голова обвязана, кровь на рукаве. След кровавый стелется… Ну дальше по тексту.
Сонин муж Сережа — певец партизанской темы. В общем, никто, дырка от бублика, не вышло из нас большого русского писателя, не легла нам карта, не подфартило, не выгорело.
А Соня ему взахлеб, с бабским безмозглым восторгом — про удачника, про победителя. Ну разве можно мужика ударить больнее?
Вот и пусто у тебя под подушкой в день рождения. Поделом.
И вообще, это уже неприлично, это уже смешно. Сорок три года, не семь же! Только маленьким под подушку подарочки подкладывают. Решено — ритуал отменяется, он себя изжил, он упразднен.
Замечательно ее Сережа проучил, разом поставил на место. Не все же Соне пряник, не все ей кружева в Вологду, самовары в Тулу, дефицитные «Клима» в разгар семейной «холодной войны».
Вот, получай кнутом промеж ребер. Молодец, Сережа! Он умеет быть жестким. Никакой он не квашня. Пожалуйста, проявил характер.
И тут Соня увидела записку. Записка лежала рядом с заварочным чайником. «Сонька! — Почерк у мужа жуткий, у каждой буквы — подагра, паркинсон, эпилептический припадок. — Я в «Войнушке» до трех. — «Войнушкой» Сережа называет ненавистного кормильца — Воениздат. — Сашка уехал на дачу. Подгребай к Старицким к четырем. Будет «Последнее танго». Лобзаю».