Но в последнее время ее угнетало положение девушки-продавца в магазине. Она понимала, что окружающие ее воспринимают через ее работу, и это уже предполагало определенное отношение, немного хамоватое, немного грубое и очень не серьезное. И наступил момент, когда она четко решила, что больше не может с этим мириться.
Когда они встретились с Владимиром, все это она сбивчиво стала рассказывать ему и получился наивный рассказ. Как обидно бывает, когда не можешь словами выразить всю сложность того, что происходит с тобой. Такие чувства испытала Эля, когда закончила словами:
– Понимаешь, я, как бы чувствую себя совсем другой, и мне иногда кажется, когда я рассказываю о себе, то в какой-то момент понимаю, что никому это не нужно, а происходит это оттого, что это непонятно другим, и я им кажусь странной.
Она замолчала. Владимир тоже молчал, он не знал тех слов, которых от него ждала Эля. Он понимал свою ничтожность по сравнению с этой девушкой, которая какое-то время назад казалась ему такой своей, близкой и желанной. За считанные секунды между ними возник барьер, который надо будет преодолеть. Но никто из них не знал об этом.
Была весна в самом разгаре, когда клейкие листочки нежной зеленью заполняли пространство, а птицы щебетали так отчаянно и весело, что, казалось, только они и существуют в природе, и своей радостью превращали все в праздник, на который приглашали окружающих. Они об этом не заботятся, и это приглашение происходит само собой, – так люди подчиняются природе, оказываясь в ее власти, а она настойчиво требует, чтобы вокруг все пело и веселилось.
Это иллюзия. В юности весна вызывает к жизни те силы, которые непременно хотят реализоваться, а это не всегда случается, и грусть от невозможности слиться с природой, со своей природой, овладевает душой.
Но инстинкт прикрепляет непосредственных людей друг к другу, а другие не знают этого из-за утонченности натуры и страдают в ожидании, преодолевая природу, и это превращается в бесконечное и безысходное страдание. Душа страдает, она не дает разрешения на случайные отношения, потому что знает, что потом будет большое разочарование. Так мы себя бережем для того одного случая, когда судьба скажет свое «Да».
Сейчас Эля и Владимир испытывали разочарование, и каждый его переживал по-своему. Эля мучилась от своего одиночества в мире, который не мог принять ее со всей сложностью ее переживаний, а Владимир страдал от того, что не может облегчить эти переживания девушки, от неопытности и неискушенности своей во многом, о чем он только догадывался. Он чувствовал, как человек по природе тонкий, что от него что-то требуется, а он этого не может предоставить.
Владимир жил в реальном мире, где деньги и вещи двигаются, где все вокруг только тем и заняты, что передвигаются с деньгами, что-то приобретая. А жизнь – это добывание денег, потом вещей, потом денег, потом вещей, – и это все… Других ценностей для знакомых ему людей не существовало. Владимир впервые слышал о существовании другого мира, мира ему непонятного, мира таинственного и пока недоступного.
Он думал об Эле как о девушке ему интересной, думал о близости, о приятности ласк и поцелуев, а тут открывался этот странный мир с непонятным и неизвестным: с благородством, с мечтами, с невозможностью принимать то, что жизнь предлагает, – и как это понимать?
Владимиру сначала стало неловко, потом скучно. На глазах, та Эля, которую он видел, о которой мечтал и надеялся, что у него с ней получится то, что всегда у всех получается, эта Эля, ему недоступна. И не потому «недоступна» что у нее кто-то есть, а потому что у нее НИКОГО нет. Этого Владимир понять не мог. Он не знал, что говорить, и сейчас от чего-то испытывал неловкость.
Когда Эля рассказывала о себе то, что хотела сказать, она испытала неловкость. Она не думала, что Владимир совсем не поймет ее, и по его молчанию она все яснее понимала для себя, что сделала это зря
Она не умела выйти за пределы своей личности. Она не знала о том, что для Владимира это будет толчком к переменам в его взгляде на себя, на жизнь, на свое будущее. Она не могла этого всего предполагать, как и Владимир, в котором начинали пробуждаться к жизни ростки его скрытой жизни.
Они потянулись к свету, начиная в этот момент свое пробуждение. Это будет известно потом, а сейчас молодой человек без положения, без определенной цели, только предощущает возможность перемен, чувством неловкости, которое он будет преодолевать не только усилием воли, но и чем-то еще более сильным.
25
– Надо купить панели под камень и отделать ими дачу, – сказала мама Даши Капитолина Ивановна, обращаясь к мужу, который сидел за круглым столом в кухне и допивал чай из чашки. Он точно знал, сколько денег в этом году потратит на дом, на квартиру и на свадьбу, о которой они уже с Капой давно между собой знали, как о деле решенном.
В последнее время настроение Даши вызывало у Капитолины Ивановны тревогу. Что-то не ладилось между молодыми – так она считала, потому что Стас давно не звонил. И вот, наконец, звонок Стаса, и Даша счастливая появляется на кухне и просит налить ей чашку чая. Отец ушел к себе, и Капитолина Ивановна решила, наконец, поговорить о свадьбе.
– Дашенька, – обратилась она к дочери, – мы тут с папой посчитали, сколько гостей позвать, и получилось человек пятьдесят.
Она остановилась, чтобы перевести дух
. – Знаешь, в последнее время я советовалась на работе, для свадьбы снимают залы в ресторанах.
Она посмотрела на Дашу и заметила, как та помрачнела.
– Мама! Не надо торопиться. Мы еще ничего не решили, – ответила Даша, продолжая пить чай.
– Ну что, разве нельзя обсудить? Ведь вы уже давно знакомы. Год почти. Правда, мы не знакомы с его родителями. Кто они? Ты говорила, что он начальник. Так значит родители обеспеченные, раз сын так быстро продвинулся. У них что, свое дело? Капитолина Ивановна фантазировала, на ходу придумывая ловушки, чтобы вызвать дочь на откровенный разговор.
– Да не знаю я ничего о родителях. Я и о нем толком не знаю, где он работает. Даша врала и не врала одновременно. Она действительно не знала, где работает Стас, но она уже знала, что он не начальник, и оттягивала разговор, не желая разочаровывать родителей
Так она прикрывала Стаса. Она берегла его для себя, зная, что родители будут против их отношений, если реально что-то будет их не устраивать. Даша и сама теперь толком не понимала ничего в своей жизни. Она только знала, что хочет близости со Стасом, и это для нее означало, что она влюбилась в, и даже то ее сейчас не пугало, что он ей соврал про «начальника».
«Будь что будет, – думала Даша, – но я ничего не должна сейчас рассказывать родителям»
Она ушла к себе. Надо было готовиться к экзаменам, и она погрузилась в учебники, понимая, что на время надо все выкинуть из головы. Как только она стала вчитываться в текст, она поняла свою полную неспособность что-либо понимать. Ей стало страшно, что она завалит сессию, и тогда она решила позвонить Стасу.
– Стасик. Надо встретиться, – сказала она, когда услышала его голос.
– Где и когда? – он ждал…
Через час они встретились и зашли в кафе. Стас стал сбивчиво объяснять, кем и где работает, а Даша смотрела на него и не слышала половины того, что он ей говорил. Она была счастлива быть с ним рядом.
Она посмотрела в окно. Кто-то остановился у окна, где они сидели, и внимательно рассматривал свое отражение, и довольный продолжил путь. Парочки, обнявшись, шли медленно, как на экране телевизора. Пожилая женщина в стоптанных набок туфлях проковыляла мимо, неся потертую сумку, из которой торчали перья зеленого лука. Остановилась машина, из нее вышел бритый мужчина в светлом костюме и остановился, как будто кого-то, ища. Город жил своей обычной жизнью, а Даша смотрела сквозь стекло и думала о том, какое счастье, что тут рядом Стас.