Единственное известное мне публичное обсуждение зависти, в ходе которого оба участника говорили о собственной зависти, произошло во время беседы в прямом эфире BBC между Арнолдом Тойнби и его сыном Филиппом. Филипп, бывший коммунист (как выяснилось во время передачи), в ходе дискуссии о прогрессе в сфере морали заявил: «А как насчет зависти? Мне всегда казалось, что зависть и жадность – это одно и то же…» Затем состоялся следующий диалог:
A.T.: Я замечаю, как много американские бизнесмены говорят о безнравственности зависти.
Ф.T.: Они имеют в виду безнравственность желания бедных иметь больше денег?
A.T.: Да… Я думаю, что зависть – несчастье для человека, который ее ощущает, даже если человек, на которого она направлена, оправдывает это чувство тем, что заслуживает его.
Отец не обратил внимания на наивный намек сына на классовую борьбу и заговорил о зависти в традиционном смысле, в котором она описана и здесь.
Затем оба Тойнби рассказали, кому они завидуют. Сын завидовал тем, кого хвалят критики, особенно когда они ругали его самого. Отец полагал, что ему нечасто случалось завидовать. Оба видели в зависти препятствие, которое мешает людям заниматься чем-нибудь стоящим. Отец предположил, что они оба не слишком страдали от зависти – не в силу каких-либо личных заслуг, а потому, что им повезло, например, в том, что у них была возможность заниматься любимым делом. В конце Арнолд Тойнби вспомнил, что он завидовал способности французов продолжать писать даже во время немецкой оккупации[22].
Глава 3. Завистливый человек и его культура
Ни одна этическая система, никакая народная мудрость, заключенная в пословицах, никакие нравоучительные басни и никакие правила поведения примитивных народов никогда не представляли зависть как добродетель. На самом деле наоборот: человеческие общества – или люди, которые должны были жить в этих обществах, – с помощью самых разнообразных, насколько это возможно, аргументов настойчиво стремились подавить зависть. Почему? Потому что для любой группы завистливый человек – это непременно нарушитель спокойствия, потенциальный саботажник, подстрекатель к мятежу, и, по большому счету, другие не могут его умиротворить. Поскольку абсолютно эгалитарного общества быть не может, поскольку нельзя сделать людей действительно равными и при этом сохранить жизнеспособность сообщества, то завистливый человек – это по определению отрицание основ любого общества. Неизлечимо завистливые люди могут в течение некоторого времени вдохновлять и возглавлять хилиастические, революционные движения, но они в принципе неспособны создать стабильное общество, если, конечно, не согласны поступиться принципом равенства.
Насколько известно, ранняя история человеческой мысли о сфере социальных отношений не свидетельствует о каких-либо иллюзиях относительно природы зависти.
Большинство сообществ развили или усвоили такие обычаи и взгляды, которые позволяют отдельным членам племени быть неравными в том или ином отношении, не страдая в прямом смысле от зависти других.
Этнологический материал показывает, насколько неизбежна проблема завидующего и объекта зависти в любом из аспектов социальной жизни человека. Предполагая в других зависть, член конкретного социального класса на конкретном этапе экономического или политического развития своей страны, индивид в конкретной групповой ситуации, а также каждый человек в качестве частного лица склонен рассматривать свой случай как особый. Он может утешиться: это в природе вещей в том обществе, где он живет. При определенных условиях зависть обязательно проявится.
Однако для того, чтобы осознать, как мало зависть зависит от конкретного различия в статусе и от культурной или политической стадии развития общества, требуется тщательный и подробный анализ этнографического материала. Зависть – одна из неизбежных спутниц социальной жизни человека, и нельзя считать полной никакую антропологическую концепцию, если она избегает этой проблемы.
Тридцать лет назад Ричард Торнвальд писал: «Среди примитивных народов мы находим те же виды и то же соотношение характеров и темпераментов, что и среди нас самих. Они влияют друг на друга, дополняют или отталкивают друг друга. В этой игре характеров индивиды завоевывают влияние и уважение в качестве хороших охотников, искусных танцоров, выдающихся сказителей, удачливых магов, осмотрительных убийц или впечатляющих ораторов. Среди имеющих одинаковый ранг семей внутри племени исключительные личные достоинства могут вызывать неудовольствие и зависть. Появление сильного лидера вызывает антипатию. Например, страшных магов нередко убивают или изгоняют из общины – это примитивная форма остракизма. Именно этой установкой объясняются медленные темпы культурного развития, так как она сопротивляется инновациям»[23].
23
R. Thurnwald в: