Меня приняли в семинарию, но не сразу. Первые два экзамена меня валили, а на третий приняли. Мама узнав эту новость очень обрадовалась, она скакала по комнате, трясся пригласительный листок. Я же находился в оцепенении.Я был удивлен.
Я был рад, конечно же.но не мог не как показать внешне свое внутреннее торжество. Просто, мне показалось, на этот миг, когда объявили о том, что я поступил, самое настоящее счастья, я боялся потерять этот миг, волна накрыла меня с головой,и я под ней не мог пошевелится. Я только остро чувствовал, вот сейчас моя жизни примет координально другое русло, и вместе с этим боялся, этой координальности. Я был счастлив и напуган в тот миг, когда мои труды принесли плоды, и я понял что означали эти звуки часов, как буд-то понял, я подумал: что эти звуки и были той самой загадочной, и не кому до конца непонятной верой, ни в коем случае не уверенностью в себя. Да и верой, не совсем, или же вообще со всем себя, а во что-то большее. Но это было не долго. На всякие часы веры приходят часы уныния. Но об этом я уже говорить не буду, так как, больше не вижу смысла в разговоре. Я поступил и закончил с отличием семинарию, и ушел в Омский монастырь. Там я дал обед молчания.
Мат
Мат в старших классах стал чем-то ни то что обыденным, ни то что естественным, но скорее вошел в систему обучения, так же как и высшая, математика или химия. Матерились все и юноши и девушки и профессора. Матерились учебники, тетрадки, карандаши. Матерился портрет Пушкина на классной стене.
… Было Христово воскресенье, и я вместе со всем классом пошел в церковь. Утро стояло знойное. Неторопливо шла электричка. Марь Ивановна села рядом со мной, шепнула на ушко. «Причащаться, будешь?»Я отрицательно закачал головой. «Чего?» « Не готов» Марь Ивановна понимающе кивнула, сделала вид что задумалась о чем-то важном, запустив бессмысленный взгляд в окно, насупилась и зевнула. На второй станции ко мне подсел мужик с авоськой полной дачных плодов, такой уже в возрасте дедок. На третьей станции мы приехали в Храм.
Около храма стояли нищие и просили падания. Мы сбросили с человека по рубль в деревянный ящик слепого, сняли шапки, покрестились и вошли в собор. Наш класс не отличался религиозным духом, мы были простыми юнцами, сосущими в тайне от предков спирт по гаражам, играющие подвальный рок и мечтающими подсознательно о чистой взаимной любви к Родине. Мы не были ни патриотами, ни диссидентами, мы были молодыми людьми, и мы любили жизнь, и жили только для себя. «Поколение эгоистов» – так ворчали старики, и были поверхностно правы.
Поверхностно, потому что мы любили лишь себя, но так же отрицали себя, и не только себя, а все вокруг, и нам казалось что это независимость.
… Наш класс не отличался особым религиозным духом, но государство нуждалось в Боге, и мы не могли ему отказать, хотя бы из-за спортивного интереса, постичь непостижимое, «объять необъятное». Нам дали сверху задачку и мы ее решали, хоть по минимум, то есть ездили каждое воскресенье ближайшее от школы церковь и причащались. Мы не понимали службы: но мы блаженно закрывали глаза, открывали, закрывали рты, и представляли Его большого белого мудрого Всемогущего, восседающего на вершине какого-нибудь условного эвереста, с головой дурманом. В нашем представлении Бог был этакой индийской чайкой в сувенирной лавке, запертой в свою оболочку, в форму. Иными словами изреченная религия- убийство Бога.
И вот тут я совершенно осознанно возвращаюсь к сальным словам. Дело в том, что бы изречь, выразить любую условную мысль, перевести ее на общедоступный массовый язык, нужна энергия Ра, и харизма Иисуса, нужен навык упрощать форму усложняя содержание, слово должно умереть, реинкарнироваться из воробья, в пластилин. И тогда можно строить все. Можно стать всеми, но только ни самим собой, потому что «я» это всего лишь самоопределение, условность. И вот тут чтобы отсечь отразить все лишнее и помогает мат.
Маты- слова сорняки, мешающие прорасти полезным плодам на огороде изречености, это бесспорно, но в моем становлении как личность, матерное слово повлияло огромное влияние, и открыло для меня такую силу и властности, в отсечении всего лишнего от моего Я.
"2019 год."
Девочка ангел