По всей видимости, недружелюбная компания.
Юноша пошёл дальше, ступая тяжёлыми армейскими ботинками по лужам. Дождь усиливался. Навстречу спешно шла женщина, прикрыв голову газетой. Бродячая собака, у которой шерсть по бокам обвисла клоками, спряталась под козырьком на крыльце небольшого магазинчика. Молодой человек свернул в следующую арку, где можно было бы переждать дождь. Внезапно перед ним, как стена, из ниоткуда выросли четыре силуэта. Их лица были устрашающе скрыты мраком.
– Ты чего тут позабыл? – спросил один.
– Дождь зашёл переждать...
– Пшёл отсюда! – продолжил он, затем обратился к своим спутникам: – Покажем-ка этому хмырю, где можно дождь переждать.
Юноша отступил на шаг назад, приготовляясь обороняться. В арке отдавались отзвуки гитарных аккордов из соседней и страдальческие голоса двух певцов. Один из тех четырёх приблизился к нему. Резкий выпад вперёд. Попытка ударить незваного гостя в челюсть. Тот, защищаясь, выставил вперёд левую руку, другой ударил нападавшего под ребро. Он согнулся пополам, отдаваясь назад. Удар сзади, отчего юноша не удержался на ногах и распластался по неровному асфальту. Поняв, что встать не получится, он сжался в комок, спрятав голову. Посыпались удары. Невнятная ругань. Сердце бешено стучало, сжатое страхом, и резкая боль пронзала тело то со спины, то растекалась по плечам – там и тут – внезапно.
Удары. Плевки.
Ругань, ругань, ругань. Удары.
Удары, удары, удары...
Что-то как будто щёлкнуло – и сознание помутнело. Всё перемешалось. Где-то прервалось, прибавились какие-то новые звуки – кажется, другие голоса. Пронзительно взвизгнула лопнувшая струна, отдаваясь одновременной пронзительной болью сразу по всему телу. Значит, ещё в сознании. Никаких новых ударов. Совсем. Только вокруг происходит что-то очень быстрое и шумное.
Осторожно приподняв голову и открыв глаза, юноша увидел, как скрытые мраком люди-тени отчаянно мечутся по тёмной подворотне в каком-то невероятно стремительном действе, безжалостно избивая друг друга и разбрызгивая кровь.
Бежать ли, оставаться ли – в любом случае, для начала надо подняться на ноги. Больно. По всей спине больно. Преодолевая эту боль, он всё же присел и огляделся. Никто не обратил внимания. По асфальту в арке среди пыли несколько разбросанных тонких шприцев, поношенная женская туфля, пустая пластиковая бутылка, какие-то бумажки и громоздкий угловатый булыжник. Осторожно вытянув руку, он сжал булыжник пальцами.
– Ублюдок! – прозвенел высокий девичий голос из мрака.
Какая дикая ярость разлилась от быстро колотящегося сердца по всему телу! Она заглушила боль.
Забыв про болевшую спину, про дрожащие ноги, юноша немедленно вскочил с места и метнулся в темноту. Там та девушка, которую он видел в соседней подворотне, отчаянно вцепилась в руки лысого громилы и злобно смотрела в его глаза. Светлая чёлка налипла на вспотевший лоб, лицо раскраснелось. Блестела лысая черепушка. Не мешкая, юноша занёс руку с зажатым в ней булыжником и уверенно опустил на самое темя. Брызнула кровь. Рубиновые капли окропили кожаную куртку, повисли на пряжке. Бритоголовый громила рухнул на асфальт. Кто-то испуганно вскрикнул: «Митяй!».
Кутерьма.
С улицы донёсся вой милицейской сирены. Перекрыв вход в арку, остановился серый автомобиль, открылась дверь. На долю секунды время словно замерло, но в одно мгновение все бросились прочь, позабыв про лысого громилу, про недобитых. Только, как мираж, во дворе уже выросли двое здоровяка-милиционера с суровыми минами.
Трофим поправил лампаду у образов. Дождь давно прошёл – и он остался в дворницкой один. Немытый стакан с присохшими к стенкам чаинками стоял на столе.
Память оживает
Усталая нянечка сжимала грубой ладонью детскую ручку, беспристрастно глядя вдаль из-под припухших век, и в зрачках отражались кроны деревьев и лица людей, обезображенные отпечатками душевных болезней. Нянечка вела за руку грустную девочку со светлыми волосами, заплетёнными в тонкие, как крысиные хвостики, косички – Оксану. Во время прогулки нянечка не отпускала её от себя ни на шаг, всё таскала её молча за собою по аллеям – как куклу. Она делала это машинально холодно – просто потому, что так надо, что это обязанность. Обязанность точно такая же, как и уборка в палате – монотонная и изматывающая. Так надо делать, чтобы хоть на что-то прожить, но после уже на жизнь не остаётся сил. Из палаты окно, забранное железными прутьями, выходит не во двор в больнице, а в палисадник, огороженный облезлым деревянным забором. За тем забором – просторный двор жилого дома, и из двора, стоит лишь чуть показаться фиолетовому вечеру, доносятся детские голоса и скрип качелей. Оксана тут же подбегает к окну и долго вглядывается мокрыми глазами в зелёные кружева деревьев и в кусочки неба за ними. Иногда её хрупкие плечики содрогаются и слышатся тихие-тихие всхлипы. Всё остальное время она просто молчит. Раньше она ещё говорила: рассказывала, будто сестра не умерла, а просто ушла в иной мир – но когда поняла, что ей никто не верит, замолчала.