Нянечка подвела её к скамейке, на которой, откинувшись и сложа на коленях руки, сидела бледная девушка в ситцевом платье. У неё были рыжие волосы, собранные в небрежный пучок на затылке. Исступлённый взгляд её был устремлён в пустоту. Всем видом своим она изображала отстранённость от окружающего мира и могла бы оказаться призрачным осколком чужой вселенной, но сидевшая рядом с ней пожилая докторица в белом халате пыталась разговаривать с нею, задавала вопросы о настроении, о самочувствии. Девушка отвечала ей с неохотой, и её слова как будто растворялись в пустоте. Она сидела, прикрыв глаза, так что иной раз могло показаться, будто бы она, разморённая на солнце, задремала. Лёгкий ветерок играл с рыжими волосами на её маленькой круглой головке, с белыми рюшами платья на груди. Эта девушка не походила на всех остальных пациентов: слишком всё на ней аккуратно и смотрится очень мило – и когда нянечка подвела к скамейке девочку с грустными глазами, девочка вздрогнула и в изумлении отпрянула назад.
– Ты чего, деточка? – удивилась, обратив на неё внимание, Марья Яковлевна – добрая главврач с живыми чёрными глазами, внимательно изучавшими просто собеседника ли, пациента – как будто вцеплявшимися взглядом в плоть и выпытывавшими, вытаскивавшими из души всё, что отпечатывается на лице и в жестах. При этом взгляд её оставался ласков, и в глазах мелькали искорки сострадания к пациентам, когда она спрашивала о самочувствии. Ей было больше шестидесяти лет, она была ещё из тех врачей, каких показывали в старых учебных фильмах по психиатрии. Лицо у неё было всё сморщенное, наполовину скрытое за громоздкой роговой оправой с толстыми стёклами.
– Аля, – обратилась Марья Яковлевна к девушке, что сидела на скамейке подле неё, – одну секунду, – затем взглянула маслянистыми глазками на Оксану. – Ты знаешь эту тётю, деточка?
Девочка кивнула. Она не могла рассказать никому о том, что в Интернате под лестницей есть граффити: Нина Апрелева с зашитым ртом и Алевтина Морозова с разбитыми по плечам рыжими прядями, с исцарапанными руками и ногами. Вот и у этой девушки в ситцевом платье с рюшами все руки исчерчены полосами царапин и рубцов. Она лениво открыла глаза и взглянула на Оксану, которую нянечка крепко держала за руку.
– Ты кто? – спросила она тихим голосом без тени удивления.
– Это Оксана, – ответила за девочку Марья Яковлевна и начала рассказывать о девочке, но слушательнице в ситцевом платье это не было интересно, и она сохраняла всё тот же отсутствующий вид, прикрыв глаза.
Только когда врач обмолвилась о том, что Оксаночка из местного интерната, девушка заметно напряглась. Её затуманенный взгляд прояснился, сделался серьёзным, устремившись н а девочку. Она принялась внимательно изучать её не без интереса, так внезапно сменившего полную апатию на её лице, на котором отразилась тень сладкой ностальгии по чему-то давно и безвозвратно ушедшему.
– Вот как, – протянула она. – Значит, Оксана?
Девочка смущённо потупилась. Ласково улыбнувшись ей, Марья Яковлевна провела дряхлой старушечьей рукой по её золотистым волосам, а затем сказала нянечке вернуться в палату или побродить поблизости. Опытный специалист с многолетним стажем – Марья Яковлевна тут же определила, что общение двух её пациенток друг с другом могут пойти на пользу обеим. Они были из одного интерната – другого во всём районе просто не было – двадцатилетняя девушка, уже несколько лет наблюдающаяся в психиатрической больнице после неудачной попытки суицида, и девочка с бредом на фоне тяжёлой депрессии. Казалось, у них могло быть ещё больше общего. И главврач не ошиблась: уже вечером того же дня она наблюдала, как за ужином Аля пыталась убедить одну из нянечек, что не стоит заставлять Оксану доедать, если она не хочет. Полная нянечка искренне недоумевала, как можно так мало есть, а Оксана молча сидела, уперев обе руки в табуретку и отрешённо потупившись. Аля разговаривала резко, на повышенных тонах – что ей было свойственно. Дошло до того, что она обозвала нянечку жирной свиньёй, тем самым доведя ей до слёз, – тогда Марья Яковлевна сочла просто необходимым вмешаться. Благодаря ей конфликт был исчерпан.