Спустившись вниз, Альберт потрогал застывшие свечки, отвязал ложки и принялся возиться с печкой. Кажется, в прошлом году с ней было что-то не так, но в тот раз с проблемой быстро справился Даан. Альберт тогда даже не смотрел: не мог предположить, что ему вдруг придется со всем справляться самому.
Свернутым полотенцем прочистив миниатюрный дымоход, Альберт поднял глаза на потолок и представил на деревянных досках аккуратное темное пятно – и это его почему-то ни капли не расстроило. Куда печальнее было бы в зиму остаться без тепла.
День давно перевалил за половину, и уже начало темнеть, но это не помешало Альберту снова одеться, взять метлу и подняться на крышу. Снег на крыше покрылся твердым настом, и Альберту пришлось его проламывать, чтобы пробраться в самый центр. Там он встал и принялся разгребать снег. Он пластами съезжал по крыше и падал вниз, во двор, закрывая окна первого этажа.
Альберт чуть не съехал вниз следом, но успел зацепиться и устоял. Мимоходом глянув вниз, подумал, что завтра обязательно нужно будет и окна расчистить, иначе свечи придется жечь круглосуточно.
Отряхнув курку и обувь, Альберт сполз по лестнице на чердак, уверенный хотя бы в том, что крыша не проломится в один прекрасный момент. Снега выпало черт знает сколько, ну так если все обвалится, то хотя бы не завтра.
Путаясь в темноте и спотыкаясь о коробки, Альберт наугад нашарил люк и, замерзший и красноносый, спустился в коридор. В одной руке он держал метелку, а в другой – ведерко со снегом. Выразительно шмыгнув снова начавшим протекать носом, пошел на кухню, заваривать чай из снега.
Чая в доме оставалось еще очень много, и если бы можно было не есть, а только пить, Альберт бы так и поступил. И воды было много. Вода была кругом, пусть белая и замерзшая.
Снег вообще давал забавный эффект: просыпаясь посреди ночи, Альберт смотрел в потолок и каждый раз обнаруживал, что сугробы, кое-где доходящие до окон его комнаты, дают такой свет, будто на дворе поздний вечер, а никак не час перед рассветом.
Размышляя о коварствах природы, Альберт уже больше не мог уснуть, поэтому вставал с рассветом, а ложился, как только становилось темно. Так он меньше тратил свеч и был очень доволен такой своей схемой. Все равно у него не было никаких дел, из-за которых можно было засиживаться. От завтрака к ужину он то бесцельно шатался по Гору, пробираясь сквозь сугробы, выгребая из домов уголь и спички, то разбирал чужие чердаки, то сидел у печки, греясь и медитативно наблюдая, как по потолку расползается темное пятно. Угля еще было много, но Альберт то и дело думал о книгах, оставшихся от Карела, и размышлял, сможет ли их пустить на растопку.
И понимал, что сможет и даже не дрогнет. Если Карел ушел, оставив их – а не только семью, – значит, эти книги были ему не очень-то и нужны.
На всякий случай Альберт перенес их из комнаты брата вниз, на кухню, поставил на стол и иногда поглядывал: книги были неким залогом того, что пока дело не дошло до них, все в порядке. Еще есть уголь. Тепло пока тоже есть.
Почему-то теперь Альберт не мог вспомнить, чем он занимал свое свободное время раньше: год, два, три назад. Теперь ему было нечего делать, и часто он бродил по дому в поисках Мухи.
Кошка хандрила, мерзла, забиралась в самый дальний угол и там спала, спрятав нос в лапы и укрывшись хвостом. А ночью приходила под бок к Альберту, залезала под одеяло и ложилась на ноги. И тому приходилось лежать прямо, чтобы не спихнуть зверя. Она была очень теплая, что являлось в период холодов большим плюсом.
Удивительно, как Якобсы еще раньше не додумались до такого полезного предмета, как кошка. И мурчит, и греет.
Сегодня Муха была на удивление оживлена, видимо, немного потеплело, и утром Альберт, доедая рис, видел, как она рванула вверх по лестнице, стуча когтями по ступеням. Ее не было уже полдня, Альберт задумчиво посмотрел на нетронутый остаток риса, тарелку с которым он специально поставил на пол, и пошел наверх.
Мухи нигде не было.
Альберт заглянул в комнату к Марте, кивнул матери, забрал тарелку, отнес ее вниз и снова поднялся. Подзывая к себе кошку, он прошел пару раз по коридору и остановился у лестницы, ведущей на чердак.
Дверь была приоткрыта. На него из темноты смотрели огромные желтые глаза.
Фыркнув на собственный мимолетный испуг, Альберт полез наверх, сел на край, свесив ноги вниз, и протянул руки к Мухе.
– Ну, зверь, ты и забрался.
Кошка влезла к нему на руки, вцепившись когтями в свитер, а Альберт, прижав ее к себе, огляделся. Слабый луч зимнего солнца бил прямо в небольшое окошко, прокладывая прямую полосу по пыльному полу, затемняя дальние углы.