Ялда с трудом поднялась на ноги и вернулась на тропинку. Ее сознание было все еще слегка перекошено; ей показалось странным, что тележка так долго простояла нетронутой. За такое время она бы наверняка попалась на глаза какому-нибудь прохожему, который бы отправился на поиски ее хозяйки — или, не найдя таковой, обшарил бы ее в поисках чего-нибудь ценного.
Хотя… нет.
Она взяла из тележки каравай, и, усевшись на землю, съела половину; после этого ее тело неожиданно дало понять, что с него хватит. Она отдохнула пару махов, чтобы примириться со своим ужином, а затем снова отправилась в путь — на этот раз она шла медленно и внимательно следила за тревожными симптомами.
Когда Ялда подходила к обсерватории, Солнце уже начало опускаться над равниной, еще больше запутывая пыльные бурые каналы своими тенями. Ренато сидел снаружи; он не знал, кто именно придет ему смену, зато был знаком с расписанием, а Ялда опаздывала.
Ялда не удержалась и поприветствовала его громким окликом, но даже до нее слова дошли приглушенными и в искаженном виде. Ее уже предупредили, что собеседник, к которому она попытается обратиться, вместо речи услышит лишь неразборчивый шум. Подойдя ближе, она увидела на груди Ренато слова:
«Почему так долго?»
«Слишком часто останавливалась, чтобы полюбоваться видами», — ответила она.
«Сегодня вечером мне нужно тебе все показать». ― Ренато дождался подтверждения, что она прочитала это сообщение, а затем сменил его на «Утром я отправляюсь в дорогу».
Ялда сомневалась, что Фоско уедет без Ренато, если тот не придет точно в назначенное время, но так как задержка произошла по ее вине, было бы нечестно заставлять Ренато излишне торопиться во время спуска.
Первым делом Ренато показал ей жилые помещения. В обсерватории был кухонный шкаф, который Ялда пополнила припасами из своей тележки, внутренняя постель, которую, как вынужденно признала Ялда, было проще предохранять от сорняков, и кладовка с лампами, горючим и разными инструментами.
«Туалета нет», — написал Ренато. — «Извини».
«Я выросла на ферме», — ответила Ялда.
Запасов бумаги и краски в кабинете по-прежнему было предостаточно; немного того и другого Ялда принесла с собой. Для черновиков, кратких записей и грубых расчетов она привыкла пользоваться собственной кожей, а бумагу берегла для окончательных и тщательно проработанных результатов.
Сам телескоп располагался под открытым небом; тяжелые линзы фиксировались с помощью короба длиной в десять поступей — его боковые стороны состояли из опор и перекладин, и только несколько тонких досок прикрывали стратегически важные места, не давая рассеянному свету попасть внутрь оптики. Механизм, управляющий движением конструкции, а также рабочее место наблюдателя находились внутри своеобразной вращающейся будки у основания телескопа.
Они вошли в будку. В меркнущем свете Ренато указал на распечатанный график техобслуживания; Ялда ответила, что ознакомилась с его копией, когда была в Зевгме. Почти все, что требовалось для работы, она уже знала со слов Туллии, но совсем другое дело — стоять перед настоящим устройством слежения с пугающим обилием зеркалитовых зубцов и пружин. Мысль о том, что в случае поломки этот механизм придется чинить, внушала ей почти такой же ужас, как попытки вернуть к жизни одного из искалеченных древесников Дарии.
Хотя в будке не было ламп, Ренато передвигался по ней весьма уверенно и, по-видимому, все еще мог читать надписи на коже Ялды; вероятно, у всех астрономов зрение рано или поздно становилось таким же, как у Туллии. Когда у него на груди появилось неразборчивое серое пятно, Ялда нерешительными жестами объяснила, что ей придется до него дотронуться, поэтому Ренато развел руки в стороны, предоставив ей свободный доступ. Она быстро провела ладонью по его телу.
«Давай посмотрим, как ты будешь настраиваться на звезду и как отслеживать», — написал он. — «Если ты знаешь, что делать, я смогу уйти со спокойной совестью».
Телескоп, которым Ялда пользовалась в университете, был гораздо меньше, но работал по тому же принципу. Встав у наблюдательной скамьи, она на ощупь проверила показания часов. Сита должна быть высоко над горизонтом; она запомнила ее небесные координаты и рассчитала высоту и азимут для двух моментов времени — на ближайший и следующий куранты. Она наклонила телескоп так, чтобы объектив указывал на первую точку; телескоп был хорошо сбалансирован и двигался на удивление легко, хотя в стенах будки, которые поворачивались на своих направляющих по мере того, как азимутальный диск поддавался усилиям Ялды, было что-то сюрреалистическое. Затем она рассчитала поправки для пары углов, которые соответствовали положению звезды между двумя последовательными курантами и выставила их на следящем приводе.
Она завела пружину привода, опустила скамью, чтобы освободить для себя больше места и легла под телескопом. Рядом находилась подставка с несколькими окулярами; она выбрала среднее увеличение — так, чтобы шлейф Ситы целиком оказался в поле зрения, — и вставила окуляр в держатель.
Закрыв три глаза, она стала всматриваться в телескоп, настраивая фокусировку. Солнце зашло совсем недавно, и большая часть неба окрасилась в самый обыкновенный серый цвет, но Ялда рассчитывала на то, что уже сейчас в поле зрения телескопа попадет хотя бы толика звездного шлейфа Ситы. Ялда снова сверилась с часами и сделала кое-какие расчеты; хоть что-то обязательно бы попалось ей на глаза. Она протянула руку и положила ее на азимутальный диск; в нем ощущался небольшой люфт — из-за этого выгравированные на нем узкие деления, за положением которых Ялда следила со всей тщательностью, могли играть лишь роль грубого ориентира. Шаг за шагом она слегка покручивала диск то вперед, то назад, пока в углу наблюдаемой области не появилась красно-оранжевая полоса. До нужного момента оставалось не так много времени; она продолжала корректировку до тех пор, пока в поле зрения не оказался весь звездный след.
Часы прозвонили очередной курант; Ялда сняла следящий привод с тормоза. Хотя механизм был слишком прост, чтобы отслеживать движение звезды вокруг небесного полюса в течение неограниченного времени, непрерывного движения телескопа между текущей и расчетной точками было достаточно, чтобы заметно облегчить задачу наблюдателя в течение одного куранта — благодаря этому с помощью нескольких простых корректировок изображение звезды можно было легко удерживать в центре поля зрения.
Когда самая сложная часть работы была завершена, Ялда, наконец, расслабилась и позволила себе восхититься всей мощью телескопа. Даже в сером сумраке шлейф Ситы уже сейчас был виден ярко и четко. Большинство ярких звезд казались яркими из-за своей близости, и, как следствие, отличались коротким шлейфом; близкие соседи Солнца едва ли сильно торопились в своем путешествии по небу. Но Сита была исключением, сверкающей аномалией, которая, благодаря большой скорости, могла похвастаться широким цветным шлейфом. Когда она займется измерениями, первой на очереди будет именно Сита.
Ялда потеснилась и дала Ренато возможность оценить результат ее труда; чтобы добраться до окуляра, ему пришлось опереться на скамью. В таком положении он, не шелохнувшись, провел почти целый мах. Затем он выбрался наружу и положил руку Ялде на плечо.
На его ладони было написано: