— О. — Ялда с трудом могла представить, как Аврелио или Клавдио, не говоря уже о крошке Люцио, решились бы поучать ее жизни. Но люди менялись; как только они становились взрослыми и обзаводились собственными детьми, а соседи начинали спрашивать, что же случилось с Ялдой, возможность дать приемлемый ответ, по-видимому, начинала восприниматься как моральное обязательство.
Они добрались до башни, в которой жила Туллия. Ее квартира находилась на одиннадцатом этаже — как она объяснила, это было самое дешевое место в здании. Большинство людей не хотели взбираться по лестницам так высоко, хотя самый верхний этаж был исключением — отсюда открывался вид на звездное небо, а потому и цена была выше. Ялде это было понятно: ей самой очень хотелось снова заснуть под звездами.
В квартире Туллии не было ламп, только длинная полка с рассортированными по цвету растениями в горшках. На фоне тлеющих цветочных огоньков и звездного света, который проникал в комнату через окно, она видела достаточно хорошо, чтобы обыскать несколько стопок бумаги.
Спустя какое-то время она сказала:
— Здесь его нет. Скорее всего, я его кому-то отдала, а потом по небрежности забыла сделать копию.
— А откуда ты бы стала его копировать? — спросила Ялда.
— Я до сих пор храню его вот здесь, — Туллия постучала себя по груди. — Я помню все, что записала. Но прямо сейчас у меня нет краски; и чистой бумаги, кстати говоря, тоже маловато. Как у тебя с осязательной памятью?
— С чем?
Туллия взяла ее за правую руку:
— Попытайся запомнить текст, не думая о нем. Не читай, не придумывай никаких описаний, просто постарайся запомнить ощущение формы.
— Ладно.
Туллия прижала свою ладонь к ладони Ялды и написала небольшой отрывок сразу на их обеих кожах. Ялда чувствовала, как ее собственные мышцы подстраиваются под рисунок, созданный давлением искривленных рубцов; причина и следствие каким-то причудливым образом поменялись местами, и вскоре ей стало казаться, что она сама придала форму каждой строчке. Несколько символов проникли в ее разум, но она поставила на их пути преграду и волевым усилием помешала себе их прочитать.
— А теперь верни его мне. — Туллия отпустила правую руку Ялды и взяла ее за левую. — Не думай о деталях, просто вспомни свои ощущения.
Ялда вызвала образ из своей памяти — четкие, но пока не визуализированные тактильные ощущения — и наложила его на свою левую ладонь. Туллия защебетала в знак поздравления.
— Идеально!
Ялда убрала руку:
— А теперь я могу прочитать?
— Конечно.
Ей не нужно было изучать собственную ладонь; Ялда непосредственно ощущала расположение каждой мышцы. «Меконио», — прочитала она, — «без сомнения, был одним из величайших умов девятого века». Она заметила, что текст был зеркальным отражением ее обычной манеры кожного письма.
— Разве не удивительно, о чем могут писать люди, когда им не нужно задумываться о своих словах? — изумилась Туллия. — А тем более верить в них.
— Поступаю ли я нечестно? — задалась вопросом Ялда. — Я знаю, что Людовико злоупотребляет своей властью, но ведь на кону стоят и мои принципы. Может, нам стоит попытаться его сместить и добиться, чтобы расписанием обсерватории заведовал кто-то другой?
В раздражении Туллия осела, прислонившись спиной к стене:
— В идеальном мире — конечно! Но ты ведь понимаешь, сколько на это уйдет времени. Так что если ты действительно хочешь получить свои данные по длинам волн до того, как отдашь концы — или того хуже, — то тебе просто придется ублажить Людовико. Жизнь слишком коротка, чтобы стремиться к совершенству во всем.
— Думаю, ты права.
— Так ты хочешь получить эссе целиком?
Яла неохотно согласилась.
— Подойди ближе.
Туллия взяла Ялду за талию и повернула ее спиной к стене. Подавшись вперед, она приблизилась к Ялде всем своим телом. Ялда инстинктивно выставила руку, чтобы ее остановить.
— Через ладони это займет всю ночь, — объяснила Туллия. — Так будет быстрее. Чего ты испугалась? Я не причиню тебе вреда. Я же не мужчина.
— Просто ощущения странные. — Да и действительно ли только мужчина мог вызвать ее инициацию? Если женщина способна родить в любое время — без посторонней помощи и вопреки своей воле — то Ялда уже не знала, во что ей верить. Быть может, все эти жуткие детские сказки, все предостережения и слухи о магическом возмездии на самом деле были основаны на холодных и суровых фактах. Может быть, достаточно просто навернуться с лестницы или свалиться с грузовика, — и вот, тебя уже поделило на четыре части.
— Решать тебе, — сказала Туллия. — Я могу завтра раздобыть немного краски и перенести весь текст на бумагу, а ты уже после обеда сможешь с ним ознакомиться.
Обдумав этот вариант, Ялда все же подавила собственное смущение. Туллия ведь не стала бы рисковать их жизнями, верно?
— Нет, ты права, — согласилась она. — Так будет быстрее.
Она опустила руку, и Туллия прижалась своей кожей к коже Ялды. Ее голова едва доставала до середины Ялдиной груди, и там, где их тела не вполне соприкасались друг с другом, оставались промежутки. Ялда положила руку посередине спины Туллии и нежно потянула ее к себе. Позади нее через всю комнату тянулся ряд сияющих цветов, напоминающих шлейф какой-то невообразимо быстрой звезды.
Туллия начала писать. Два тела, одна кожа. Ялда чувствовала слова, не читая их; оценить кошмарность этого эссе она могла и позже. Сейчас же она просто позволяла фигурам перетекать из кожи в свою память, ощущая их правильность на каком-то особом уровне — изящество очертаний отдельных символов, красоту композиции каждой страницы. Пусть эти слова подарят Людовико ту бессодержательную лесть, которой он так жаждет, а тем временем подлинный смысл — их с Туллией трудами — обойдет его стороной.
Туллия сделала шаг назад.
— И все? — удивилась Ялда.
— Три дюжины страниц — столько он обычно просит.
— Они передались так быстро.
Туллия была приятно удивлена:
— Если кураж еще не прошел, могу предложить тебе свою диссертацию о спектрах растений.
Ялда в смущении отвернулась. Она не беспокоилась из-за того, что эти приятные ощущения были настолько необычными, что ее никто и никогда от них не предостерегал, и в то же время совершенно не представляла, что они означают и какие обязательства влекут за собой.
— Тебе надо бросить свой подвал, — предложила Туллия. — Приходи и живи здесь, вместе со мной.
— Даже не знаю. — Поиски супруга — будь то мужчина или женщина — Ялду не интересовали. — Мне нравится подвал. Честно.
— Подумай об этом.
Кто-то позвонил в колокольчик у входа. Туллия пересекла комнату и открыла занавески; в тусклом свете Ялда не узнала в госте Антонию, пока та не заговорила.
Туллия пригласила ее в дом. Антония была чем-то взволнована:
— Прости, я не знала, куда еще мне пойти.
— Все в порядке, — сказала Туллия. — Присядь и расскажи, что случилось. — Втроем они уселись на прохладный каменный пол.
— Мой ко прикрыл мою торговлю, — успокоившись, объяснила Антония. Но вслед за этим она замолчала и начала дрожать.
— Твою торговлю? — надавила на нее Ялда. — На рынке? Он закрыл твой лоток?
— Да, — Антония с трудом держала себя в руках. — Он сказал им, что я больше не приду. Потом я услышала, как он говорил со своим отцом, договаривался о приготовлениях — о том, сколько времени каждый из них будет проводить с детьми.
Теперь мурашки побежали и по коже Ялды.
— Он ни разу не спросил, готова ли я, — призналась Антония. — Сделала ли я все, чего хотела, осуществила ли свои собственные планы.
— Ну, раз он сам все испортил, значит, потерял тебя навсегда. Если он хочет детей, пусть высечет их себе из камня, — твердо сказала Туллия.
Антония не была столь уверена:
— А если я его брошу, что тогда? Кто позаботится о моих детях?