— Антония, спрячься у меня за спиной, — сказала Ялда. Она подошла к офицеру, который угрожал Туллии. Он был настоящим карликом; если бы не нож, она могла бы сделать с ним все, что пожелает.
— А в окно вылететь не хочешь? — язвительно спросила она. — Вам здесь нечего делать. Идите и домогайтесь кого-нибудь другого.
Мужчина смело поднял нож — он, несомненно, привык к тому, что вид его оружия вызывает в людях покорность. Ялда приблизилась к нему безо всякого страха. Для этой схватки ей даже не потребуются дополнительные конечности; если она схватит его двумя руками, то даже потеря одной из них ничего не изменит — она все равно сможет выкинуть его на улицу оставшейся рукой.
— Пожалуйста, Ялда, не надо! — взмолилась обезумевшая Антония. — Я вернусь! Не создавай себе проблем!
Ялда не двигалась с места; кто дал этим клоунам право вторгаться в чужую жизнь? Если один из них размажет свои мозги по мостовой, другие, возможно, переосмыслят свои приоритеты.
— Ялда, если ты будешь сопротивляться, мы все получим приличную взбучку, — спокойно сказала Туллия. — А если ты хоть одного из них ранишь, нас всех убьют.
Ялда пристально посмотрела на мужчину, который стоял перед ней, затем, отстранившись усилием воли от его торжествующей ухмылки, взглянула на длинную вереницу его коллег, которые дожидались позади него с ножами наизготовку. Вероятно, она бы успела справиться с тремя или четырьмя из них прежде, чем они сумели бы с ней совладать, но если Туллия была права, то результат не стоил затраченных усилий.
Она встала на колени и легла на пол, подавив свой гнев. Ее физическая сила ничего не значила. Справедливость ее мотивов ничего не значила. Совет предоставил этим людям право ловить и возвращать беглянок; планы Антонии насчет ее собственной жизни никого не волновали.
Офицер, которому она бросила вызов, поставил ногу ей на спину и удерживал ее руки, пока кто-то не передал ему отрезок твердолитовой цепи. Он просунул одну из ее рук в кольцо на конце цепи, затем достал из своего пояса какой-то флакон и вытряс несколько капель ярко-красной смолы на ее ладонь. Кожу неистово жгло, но Ялда заставила себя сдержаться. Затем он прижал ее ладони друг к другу. Кожа плотно приклеилась к коже — само по себе это не доставляло больших неудобств, но смола заставляла ее тело думать, будто эти обыкновенные поверхности представляют собой нечто вроде внутренней перегородки, патологическое препятствие, которое нужно было разрушить.
На мгновение Ялда закрыла глаза, изо всех сил стараясь оставаться в сознании. Она была не в праве удивляться такому обращению; как часто ей доводилось видеть заключенных, которые волочились по Зевгме со спаянными руками? Как и все остальные, она просто отворачивалась. Убийцы и воры получали то, что заслужили.
Офицер стал методично ощупывать ее кожу кончиком ножа, пока не обнаружил характерную складку кармана.
— Мне самому его разрезать? — спросил он.
Ялда раскрыла карман. Офицер запустил в него руку и вытащил оттуда пригоршню монет и пузырек с холином.
В углу комнаты Антония упрашивала своего похитителя. Ее руки были связаны веревкой — полицейские не стали применять клейкую резину ни к ней, ни к Туллии — надо полагать, в качестве награды за их немедленное послушание. Как только они выйдут на улицу, — подумала Ялда, — Антония легко сможет избавиться от эти ненадежных пут и сбежать.
Ялдин мучитель подошел к Антонии.
— Ты беглянка?
— Да, сэр.
— И хочешь вернуться к своему ко?
— Да, сэр. Но мои друзья ничего не знали; я сказала им, что он умер. Я вернусь по собственной воле, но их вам придется отпустить.
Попытка пойти на сделку позабавила офицера. — Наш патруль искал не тебя, — сообщил он, — хотя с твоей стороны было весьма любезным сказать правду. Мы пришли сюда только за этой жирдяйкой-соло. Она напала на сына Советника.
Он подошел к Ялде и стал бить ее по тимпану.
Комната покрылась трещинами, стены надломились и рухнули. Ялда кричала и корчилась, погрузившись в пучину раздробленного шума и боли.
Глава 8
— Когда встретишься с сержантом, — прошептала Туллия, — ни о чем не спорь. Соглашайся на любые штрафы, соглашайся со всеми условиями, и через несколько дней будешь на свободе.
Ялда была прикована к стене своей камеры, и последним звеном цепи была ее собственная плоть. Она протиснула свое тело сквозь петлю спаянных рук, переместив их вперед — стало немного легче. Камера была пустой и совершенно лишенной окон — в ней было одинаково темно и днем, и ночью. Дважды кто-то входил сюда незамеченным — один раз, чтобы ее избить, а второй — чтобы разбросать по полу гнилые зерна. Самыми громкими звуками, проникавшими в камеру, были лишь удары дерева о плоть и страдальческое рокотание, доносившееся из других камер.
Впрочем, они, сами того не ведая, оказали ей две услуги. Полом камеры оказалась самая настоящая почва — ее любимая постель; черви, которые могли бы вызвать отвращение у более привередливого постояльца, ей, наоборот, помогали чувствовать себя, как дома. К тому же их с Туллией посадили в соседние камеры, поэтому они могли перешептываться друг с другом через пористые каменные стены. Иначе она бы просто сошла с ума.
— Мне предъявят обвинения в укрывательстве беглянки и хранении холина, если найдут его у меня в комнате, — объяснила Туллия. Похоже, что для нее все это не в новинку. — Меня оштрафуют на несколько дюжин кусов и заставят дать клятву, что я никогда не повторю своих преступлений. Твой штраф, скорее всего, будет больше, но не переживай — тебе предоставят шанс связаться с людьми, которые помогут тебе расплатиться. Я надеюсь освободиться раньше тебя, так что поговорю с Дарией и другими в Соло. Какой бы ни была сумма, мы ее соберем.
— Это он бросил в меня камень! — пожаловалась Ялда. — Не надо им ничего платить! Пусть они и этого придурка оштрафуют!
— А ты можешь выставить против него дюжину свидетелей? — спросила Туллия.
— Скорее всего, нет.
— Тогда не важно, что именно он сделал. Перестань убеждать себя в том, что это имеет значение, или еще больше усложнишь себе жизнь.
С таким советом Ялда смириться не могла. Она понимала, что ей следовало бы сдержаться — не стоило бросать этот булыжник в ответ, особенно зная, какой он тяжелый и острый. Но несмотря ни на что, ей до смерти хотелось, чтобы обидчика заперли в камере рядом с ней, избили рядом с ней, оштрафовали, унизили и заставили пересмотреть свое агрессивное поведение.
Она знала, что ее выходка стоила Антонии жизни. Может нескольких лет, а может, и нескольких черед, однако шансы Антонии выиграть тяжбу со своим ко свелись на нет в тот самый момент, когда Ялда привела полицейских в квартиру Туллии. Из всего, что она совершила, этот поступок был самым ужасным, и если бы кто-то взялся обвинять ее от лица Антонии, она бы добровольно признала собственное безрассудство. Но ее вина не оправдывала остальных. Пусть Антонио, которому всего-навсего не терпелось побыстрее завести детей, пусть сын Советника, который просто дразнил соло, пусть полицейские, которые лишь выполняли свою работу, встанут в ряд и понесут свое наказание подле нее.
А иначе пусть катятся на все восемь сторон.
Туллии эта тема уже поднадоела, поэтому четко разъяснив свой совет, она направила разговор в другое русло.
— Давай хоть на пару склянок выйдем из этой зловонной тюрьмы, — упрашивала она Ялду. — Зачем вообще жить интеллектуальной жизнью, если не собираешься жить ей прямо сейчас?
— Так я что, буду лежать здесь и страдать галлюцинациями о гремучих звездах? Да уж, это мне сильно поможет.
— Кажется, не так давно у тебя была более насущная проблема, — напомнила ей Туллия.
— Ты предлагаешь разобраться с экспоненциальным взрывом, прямо здесь?
— А ты как собираешься потратить это время? Будешь замышлять расчлененку советнических сынков?
По правде говоря, возможность отвлечь свои мысли была как нельзя кстати, и Ялда жалела, что ей недостает Туллиной решимости и дисциплины. Однако задача сама по себе казалась такой же неприступной, как их тюрьма.