Если бы она заставила своего отца вспомнить слова доктора Ливии и связать их с увиденным, то он, возможно, переменил бы свое мнение и вернулся.
— Мы пытались, — с горечью произнес Вито. — Но некоторые болезни вылечить просто невозможно.
В раздражении Ялда пробивалась сквозь ветки, больше полагаясь на осязание, чем на зрение; хотя она почти не замечала непрерывных вспышек, остаточные образы продолжали накапливаться вплоть до того, что она уже не была уверена, какие из препятствий, выраставших у нее на пути, были настоящими. Грубоватая привязанность Дарио к своей внучке осталась при нем даже на пике его болезни. Как же она могла его бросить?
Они выбрались из леса и направились в сторону дороги. Может быть, зудни, наоборот, помогали Дарио, высасывая из его тела яд? Умирали вместо него. Если бы они остановились на ночлег, Ялда могла бы тайком сбегать обратно в лес, пока Вито спал. И если бы, благодаря самопожертвованию зудней, Дарио исцелился и выжил, она могла бы отнести его к сыну.
Земля перед ними загорелась невыносимо ярким светом, а затем ее сбил с ног порыв ветра. Она пыталась кричать, но ее тимпан застыл, лишив ее возможности слышать и говорить. Ялда ползла по траве, от которой, как ей казалось, осталась только мертвая шелуха, хотя она и не могла сказать наверняка, произошло ли это превращение на самом деле, или же взрыв просто опустошил ее зрение. Она боялась поднять глаза, чтобы найти Вито, и, уверенная, что он должен быть где-то рядом, стала шарить руками вокруг себя. Потом она почувствовала его прикосновение, и они крепко обняли друг друга.
Они оставались на этом же месте, свернувшись калачиком прямо на земле. Даже в объятиях своего отца Ялда не могла почувствовать себя в безопасности, но это было лучшее, на что она могла рассчитывать.
Ялду разбудили звуки насекомых и свет утренней зари. Вито уже не спал и сидел рядом с ней на корточках; он продолжал молчать даже после того, как Ялда поднялась, чтобы осмотреть последствия взрыва.
Лес по-прежнему стоял, но вблизи них заметно поредел и был исковеркан, будто какой-то великан ударил по нему кулаком. Часть нижних веток погибла. Двигаясь, Ялда почувствовала, что ее кожа стала более уязвимой.
— Его больше нет, — сказала она. Дарио не мог выжить в центре такого взрыва — тем более если сам был его причиной.
— Да. — Вито поднялся на ноги и обнял ее одной рукой, чтобы утешить. — Жаль, что его больше нет с нами, но не забывай — он прожил долгую жизнь. Большинство мужчин уходят в землю и гниют в ней, как солома. И лишь немногие отдают себя свету.
— А это хорошо? — Ялда видела, какие мучения он испытывал в самом конце, но сравнить эту боль ей было не с чем.
— Хорошо, что мы успели вовремя убежать, — сказал Вито, избегая ее вопроса. — Он не стал бы счастливее, забрав нас с собой.
— Да. — Ялда чувствовала, как все ее тело дрожит и стонет от горя. Вито держал ее до тех пор, пока она не успокоилась.
— Нам пора идти, — осторожно предложил он. — Будет лучше, если мы доберемся до фермы засветло.
Ялда оглянулась на опустошенный край леса.
— А что случится со мной, — спросила она, — когда я состарюсь?
— А ну цыц, — сказал Вито. — Это удел мужчин. Ни одна из моих дочерей не умрет.
Глава 2
Ближайшей весной, наступившей после смерти ее дедушки, Ялда стала помогать с уборкой урожая своему отцу, дяде и двоюродному брату с сестрой. Пока Люция и Люцио — как и сама Ялда год назад — бегали туда-сюда, катая тележки с зерном от одного перевалочного пункта к другому и собирая то, что рассыпали остальные, жнецы размеренно маршировали между рядами пшеницы.
Работая двумя руками, Ялда срывала семенные коробочки со стеблей сразу по обе стороны от себя, затем сдавливала их, пока они не лопались и, высыпав содержимое в заранее подготовленные карманы на своем теле, бросала пустую оболочку на землю. Безнадежная монотонность такого труда не проходила даром, пусть даже сама работа и не была тяжелой, как рытье погреба. Несмотря на дополнительную жесткость, клиновидные пальцы, которые Ялда отрастила для того, чтобы вскрывать коробочки с семенами, спустя какое-то время начинали поддаваться давлению, поэтому ей приходилось останавливаться, чтобы сформировать их заново. А когда из-за боли в руках и ладонях продолжать было уже невозможно, ей ничего не оставалось, кроме как отрастить новую пару конечностей и дать уставшим мышцам возможность отдохнуть. По своей выносливости она пока что уступала бывалым жнецам, но ее размер сам по себе давал определенные преимущества. И пока ее двоюродным братьям приходилось переключаться между двумя парами рук, а Клавдии, Аврелии и взрослым мужчинам — между тремя, Ялда к середине дня перешла на пятую; плоть, из которой была сформирована первая пара рук, к тому моменту все еще восстанавливала силы и была запрятана глубоко у нее в груди.
В конце каждого ряда Ялда высыпала содержимое своих карманов в одну из тележек, которые ее брат и сестра толкали вдоль поперечных дорожек, а затем переходила к следующему ряду, чтобы повторить все с самого начала. Джусто сказал, что уже на второй день ее тело само скорректирует свою осанку, чтобы облегчить работу, но объяснять, как этого добиться раньше времени, совершенно бессмысленно; у каждого человека адаптация проходила по-разному, и для ее достижения лучше было полагаться на инстинкты, чем на сознательное подражание.
Когда стало смеркаться, Ялда была совершенно измотана, хотя вид тележек, на которых высились горы зерна, определенно приносил удовлетворение. Она помогла Люцио закатить одну из них в центральный контейнер, который доставили на торговом грузовике — его им предстояло заполнить зерном.
— Если в следующем году я тоже буду собирать урожай, — спросил ее Люцио, — то кто станет возить тележки?
— Мы будем работать по очереди, — ответила Ялда, постаравшись высказать свою догадку как можно более авторитетным тоном. С вопросами обращались к тем, чье мнение считали заслуживающим внимания — например, к старшей двоюродной сестре, но никак ни к родной. Однако один только ее размер, благодаря которому она заслужила место среди жнецов, по-видимому, стал значить больше, чем ее настоящий возраст.
За ужином все сидели, прислонившись к огромному контейнеру. Ялда разглядывала темнеющее небо и слушала, как ее отец и дядя с восторгом обсуждают урожай и качество зерна; Аврелия тем временем дразнила Клавдио — раз за разом она ударяла его кулаком по руке, совершенно спокойно перенося ответные выпады. Ялда чувствовала себя умиротворенной, и хотя ей по-прежнему не хватало Дарио, она знала, что хороший урожай непременно принес бы ему радость.
Позже, когда остальные дети уже заползали в свои постели, Ялда заметила одну из тележек, которая была доверху наполнена зерном и стояла в самом конце гряды. Сначала она хотела позвать Люцию, чтобы та откатила тележку, но какие бы привилегии ни несло ее новообретенное «старшинство по размеру», ставить себя выше сестры ей не хотелось. И она направилась к тележке сама.
Подкатив тележку к подножию пандуса, ведущего на верхнюю площадку контейнера, Ялда притормозила, чтобы выровнять колеса.
— Я просто не хочу потерять такого отличного работника! — донеслись до нее недовольные слова Джусто. Они находились на противоположных сторонах контейнера, но его голос был слышен вполне отчетливо.
— Она по-прежнему будет с нами во время сборки урожая, — ответил ее отец.
— Несколько дней в году? И сколько лет это продлится?
Вито сказал:
— Я дал обещание ее матери: если я увижу, что кому-то из детей образование принесет пользу, я приложу все усилия, чтобы отправить их в школу.
— Но она никогда не видела такой работницы в поле! — резко возразил Джусто. — Если бы она знала, чего нас лишает, то вряд ли бы настаивала так сильно.
Но Вито был непреклонен.
— Она бы не хотела, чтобы ее дети лишились шанса на лучшую жизнь.