Передвигаясь вдоль пары веревок с помощью четырех рук, Ялда пересекла комнату и выбралась наружу через дверь. Она оставила лишнюю пару рук, которыми пользовалась для работы со своими бумагами — с расчетом на то, что ей придется покрутить регулятор фокусировки или настроить угол призмы.
Не успела Ялда приблизиться и на пол-поступи, как Исидора уже двинулась назад по коридору, направляясь в сторону мастерской.
— Какое выдающееся достижение нас ждет? — прокричала ей вслед Ялда.
— Тебе надо самой это увидеть! — ответила Исидора.
Стены оптической мастерской постоянно очищались от вездесущего светящегося мха, поэтому густые тени и регулируемое освещение превратили ее в призрачный отголосок мастерской, расположенной в университете Зевгмы — и сюрреалистическое расположение людей и оборудования лишь усугубляло ощущение, будто Ялда забрела в одну из своих ностальгических галлюцинаций. Исидора ждала ее в углу, где молодой исследователь по имени Сабино работал с микроскопом, ухватившись руками за две деревянные стойки, расположенные между бывшим полом и потолком.
Микроскопы вернулись в строй несколько дней тому назад. Заинтригованная, Ялда подошла ближе.
— Так какие у вас новости? — спросила она. В фокусе прибора находились две хрусталитовые пластины, между которыми был небольшой зазор. Что бы ни находилось внутри, было — как и следовало ожидать — слишком мелким, чтобы его можно было рассмотреть невооруженным глазом; мало того, пластины были соединены с хитроумным механизмом, состоящим из рычагов и колес, который Ялда еще ни разу не видела, а в зазоре между пластинами располагался тонкий стержень. Перед небольшой соляритовой лампой, которая освещала образец, находилась тонкая пластина, сделанная из материала, в котором Ялда узнала поляризационный светофильтр.
— Пожалуйста, посмотри сама, — сказал Сабино.
С Ялдой он вел себя стеснительно, но, несмотря на это она поняла, что взволнован он был не меньше Исидоры. Он отошел в сторону и дал Ялде ухватиться за стойки перед микроскопом. Даже плотная древесина слегка задрожала от смещения сил, когда они поменялись местами; Ялда дождалась, пока вибрации не утихнут, а затем вгляделась в окуляр.
Поле зрения было заполнено полупрозрачными серыми частицами — по большей части их форма была близка к сферической, но с зазубренными краями. Если не считать формы, то в них не было ничего примечательного, никаких видимых частей или признаков более детальной структуры. Не все частицы находились в фокусе; пластины не были прижаты друг к другу достаточно плотно, чтобы войти в контакт с материалом и удержать его в неподвижном состоянии. Тем не менее, фокальная плоскость микроскопа была настроена на одну конкретную частицу; в отличие от остальных, она была надежно зафиксирована с помощью крошечного кронциркуля, который из-за своей непрозрачности выглядел абсолютно черным. Другие частицы находились в свободном состоянии, но лишь слегка подрагивали, указывая тем самым, что воздух между пластинами был практически неподвижен.
— И на что я смотрю? — спросила Ялда.
— Порошкообразный пассивит, — ответил Сабино.
— Под поляризованным светом?
— Да.
Щепотка мелкого песка — полученного растиранием пассивита или другого материала — обычно выглядела иначе. При поляризованном освещении песчинки, как правило, выглядели неоднородными и состояли из полудюжины серых областей, довольно сильно отличавшихся по своему оттенку. Эти же были окрашены в равномерный цвет и казались вполне однородными.
— Значит, ты их отсортировал? — спросила она Собино. — Ты отобрал самые чистые песчинки, какие только смог найти?
— Да. Такая песчинка попадалась где-то раз в десять гроссов.
— Раз в десять гроссов? Пришлось же тебе потрудиться.
После того, как Ялда покинула навигационный пост, у нее так и не нашлось времени, чтобы разузнать о проекте Сабино, но она, тем не менее, догадывалась о причинах столь изнурительного труда. Если твердые тела наподобие пассивита представляли собой регулярные решетки, состоящие из неделимых частиц — таких как гипотетические светороды Нерео — то лучшим способом изучения их свойств будет получение такой разновидности интересующего материала, в которой эта самая решетка содержала как можно меньше геометрических дефектов. Если решетка частиц поддерживает свою регулярную структуру, ее оптические свойства должны быть одинаковы в любой точке; типичное пестрое обличие крупинок песка при поляризованном освещении не допускало подобного варианта, но всегда было место для случайных исключений. Сабино нашел эти исключения и отмел все остальное.
— Попробуй покрутить колесо, — посоветовал он. — Верхнее, справа от тебя.
Не отводя глаз от окуляра, Ялда протянула правую руку из той пары, которую отрастила у себя на груди, и нашла колесо. Она провела пальцем по ободку, слегка поворачивая его в сторону. В ответ кронциркуль сдвинулся с места и перетащил свой крошечный груз на какую-то долю мизера.
— Что я должна была увидеть? — спросила она. Она не думала, что кто-то будет ждать от нее восхищения одной лишь возможностью передвигать отдельные песчинки.
— Так ты не просто смотри на кронциркуль, — посоветовала ей Исидора. — Следи за тем, что происходит вокруг него.
Ялда снова легонько повернула колесо; что-то привлекло ее внимание, но как только она остановилась, чтобы как следует рассмотреть, оно снова исчезло из вида.
Она повернула колесо еще немного и затем, когда нечто неожиданное и не вполне видимое ее глазу произошло снова, она стала крутить колесо вперед-назад — раскачивая кронциркуль и зажатую в нем песчинку пассивита.
И вслед за этим вторая песчинка, которая лежала поблизости, стала раскачиваться в такт движениям первой. Между двумя частицами был виден свет; они не касались друг друга. Но чтобы она ни делала с захваченной песчинкой, ее дублер повторял все движения так, будто они обе были частями единого твердого тела.
— Сила Нерео, — тихо произнесла Ялда. — Это она? Мы действительно можем ее видеть?
Исидора защебетала от восторга, посчитав ее вопрос риторическим. Сабино был более осторожен.
— Я на это надеюсь, — сказал он. — Более подходящего объяснения я найти не могу.
Согласно уравнению Нерео, каждый светород должен быть окружен бороздами более низкой потенциальной энергии, которые были наиболее предпочтительным местоположением любого другого светорода. В случае одного светорода эти борозды представляли бы собой простую последовательность концентрических сферических оболочек, однако тот же самый эффект, действующий на множество частиц, мог соединить их друг с другом в виде некоторой регулярной решетки — и в этом случае закономерность, описывающая расположение углублений энергетического ландшафта, будет соблюдаться и за пределами самой решетки, создав тем самым возможность поймать в нее другой фрагмент материала с аналогичным строением. В результате достаточно чистая частичка минерала могла «приклеиться» к другой такой же частичке без фактического касания.
— Ты пробовал делать это раньше, когда работали двигатели? — спросила Ялда.
— Череда за чередой, — ответил он. — Но эффект, скорее всего, терялся на фоне гравитации и трения, потому что ничего подобного я не видел.
А значит, не видели этого и на родной планете; провести такой эксперимент можно было только в условиях невесомости.
Ялда наблюдала за Сабино задним зрением; теперь, откинувшись от микроскопа, она повернулась к нему лицом.
— Ты отлично поработал! — воскликнула она. — Я хочу, чтобы в ближайшие дни ты выступил перед всеми остальными учеными. Есть успехи в плане теории?
Из держателя рядом с микроскопом Сабино достал лист бумаги.