— Как — выпили?
В конце концов, просто она купит хлеб сегодня не в гастрономе, а в булочной. Разве так не может быть? Какая разница?
— Сказали, что лишний, и выпили.
— Они не знали, что он твой, и думали, что лишний?
— Нет, они знали.
— Зачем же выпили?
Вот будет весело, если она там Степана застанет.
— Они меня выручали.
— Почему же выручали?
— Откуда я знаю? Что ты все почему да почему? Дежурные сегодня плохие были.
— Какие дежурные?
— Ну, дежурные, что ты, мама, не понимаешь!
— А что они делают, дежурные?
— Со стола посуду убирают, что.
— И почему же они плохие?
— Не выручили меня.
— Как не выручили?
— А дежурные с кем дружат, у того еду забирают, а с кем не дружат, у того не забирают.
— Да зачем же забирают?
— Так выручают же!
— И ты, когда дежурная, забираешь?
— Я у Светы забираю, у Мосиных, у Катьки Юркиной…
Господи, такие малыши! Тоня почти с уважением посмотрела на свою пятилетнюю дочь. Молодец, Оля. Кажется, мы учились этому позже.
— Оля, надо хлеба купить.
Она? За прилавком в белом халате рослая девка — белотелая, гладкая, с роскошным шиньоном. На неподвижном, свежем, грубо раскрашенном лице недовольство. Очевидно, она приучила себя к этому выражению, путая его с выражением достоинства. Почему бы и не она?
Тоня уложила в сумку хлеб, поймала у своего бедра беспокойную Олину руку и потащила дочь к выходу. И тут сбоку, над стеклянным прилавком кондитерского отдела, над вазочками конфет вдруг увидела она испуганно следящие за нею глаза. Привороженная этими глазами, Тоня замерла у самой двери, будто с поличным попалась, пока кто-то торопливый не толкнул ее плечом и они с Олей не оказались на улице.
Черт понес ее в булочную. Конечно, эта девчонка знает ее. Доверчивое детское личико, полуоткрытые губки. В белоснежном халатике полцентнера женской преданности и беззащитности. Уж лучше бы та, другая, молочно-восковой спелости…
Степан отдыхал на тахте. С газетой. Накрыла ему на кухне. Подала первое, второе… Это ежедневно повторяется много лет, и, оказывается, в это время они не смотрят друг на друга. Лоб его, увеличенный залысинами, склоняется к тарелке. О чем он думает?
— С завтрашнего дня покупай, пожалуйста, хлеб, — неожиданно для себя сказала Тоня. — Все равно в булочной бываешь.
Он не поднял глаз. Как будто не слышал. Он всегда выбирает самый трусливый способ действий.
После обеда вернулся на свою тахту. Оля играла с куклами. Тоня убирала со стола. Вдруг она услышала, как хлопнула дверь. Выглянула — ушел. Даже так. Небось успел убедить себя, что несправедливо обижен. Ушел, а она сиди дома. Ужин готовь, укладывай Олю спать.
— Оля, хочешь, пойдем гулять?
— Куда, мама?
— Да просто гулять. К дедушке можем зайти.
Перед дверью дедушки Оля спряталась за мамину спину. Сейчас дедушка откроет, и Тоня скажет с ужасом: «А Олю волки съели». Дедушка начнет стонать и искать ружье, чтобы убить волков и освободить внученьку, а Оля выскочит с радостным визгом. Это ритуал, отступлений от него Оля не терпит.
Дверь открыла бабушка.
— А нашу Олю волки съели, — сказала Тоня.
— Какой ужас! — закричала бабушка. — Леша, где твое ружье! Нашу Оленьку волки съели!
У Оли не было больше сил притворяться, она выскочила:
— А вот и я!
— Родная ты моя внученька!
Для Оли естественно: ее существование — источник радости для всех. Настолько естественно, что она не ставит это себе в заслугу. Она несется в грязных своих ботинках через просторную прихожую, через комнату на диван к дедушке.
Тоня поцеловалась со свекровью. За раскрытой дверью увидела в кухне незнакомую женщину в домашнем халате. Женщина торопливо поднялась, вытирая красные от слез глаза.
— Ох, надоела я вам, соседка, — сказала она. — Пойду уж…
— Сидите, сидите! Тонюшка, ты извини нас…
Значит, Степана здесь нет. Только теперь Тоня поняла: была еще у нее эта надежда.
Дедушка раздевал Олю, а она вырывалась, тянулась к уголку со своими игрушками.
— Как чувствуете себя, папа? — крикнула Тоня (свекор был глуховат).
— Поздравляю тебя, Тонечка. Вчера-то мы сплоховали. Мать, где наш подарок? Мотор мой барахлит. — Старик показал на сердце.
Красивый он был старик. От него Брагины все пошли — красивые. Оля подлетела, навалилась ему на живот:
— Дедушка, а покатать? Ты обещал меня покатать!