Еще не так давно ей приятно было услышать вопрос: «Кто вы?» Приятно было лукаво сказать: «Угадайте». «У вас такие тонкие пальцы, сильные, гибкие пальцы музыканта, в вашей речи, в ваших движениях живет скрытый ритм музыки… Я угадал?» — «Нет…» И вдруг тот болван в поезде: «Эта девушка — инженер, цеховой инженер, технолог или мастер, я прав? Я сам тридцать лет на производстве». Как скромно он прятал самодовольство — прав! Он ждал награды за свою принципиальность — изумления, восхищения… Дур-рак!
После ужина Степан тщательно оделся и собрался уходить. И тут — как она потом проклинала себя за эту глупость! — Тоня взбунтовалась. Остановила его у двери:
— Ты далеко, Степан?
— Да нет, — смутился он. — Скоро буду.
— Куда ты?
Он привык, что она не спрашивает, и не приготовил ответа, начал мямлить, неудачно соврал, она тут же поймала на лжи. Начался мучительный для обоих скандал с криками и оскорблениями… Оля впервые увидела своих родителей такими. Девочка, всегда надоедливая и капризная, сейчас повела себя как большая: незаметно юркнула из кухни в комнату, затаилась там среди игрушек, как будто играла и ничего не слышала. Затем стала тихонько хныкать, а уж потом заревела, бросилась к матери и прижалась к ней.
— Можешь уходить! — кричала Тоня. — У меня не гостиница!
Степан отодвинул ее от двери и вышел.
Нет, она правильно поступила. Она не тряпка, не позволит себя топтать. Хватит играть в поддавки. Двенадцать, половина первого… Тоня разделась, легла в постель. Она ненавидела его. Неужели не придет? Баба есть баба, всегда напортит себе языком. Зачем она сорвалась? Она заставила его лгать, заставила быть мелким, противным, она сама толкнула его к той девчонке, и теперь для того, чтобы оправдать себя и успокоить свое самолюбие, он должен будет выдумать романтическую любовь, даже если ее нет. Она его знает, Степана.
Среди ночи зацарапался в двери ключ. Пришел. Тоня притворилась спящей.
Совершенная в запальчивости ошибка обладает силой инерции. Она тащит человека к следующей ошибке. Тоня решила повидаться с этой продавщицей. Вечером она молча поставила перед мужем обед и ушла. Пусть как хочет занимается с Олей.
За прилавком кондитерского отдела стояла незнакомая женщина. Тоня с трудом объяснила, кто ей нужен: маленькая такая, симпатичная, тоненькая, волосы каштановые, вот так сзади сложены…
Та почему-то жила в заводском общежитии. Вот уж действительно если не повезет… В общежитии — половина ее стерженщиц. Да еще дверь в комнату оказалась заперта. Никого нет. Тоне и вернуться ни с чем домой было страшно, и ждать здесь, под дверью, невозможно. Ей нужно было все знать, как нужно человеку дотрагиваться до раны, которая болит при прикосновении.
И вдруг из туалета вышла Федотова, ведя под руку толстушку Клаву из стальцеха, бледную, прижимающую ко рту платок.
— Антонина! — Федотова обрадовалась. — Ты чего тут?
Федотова была нарядная, даже красивая. Оказывается, в этот вечер приехал из деревни ее жених. Он собирался перебраться в город, и Федотова пригласила знакомых — поговорить что и как. Жених был маленький, жилистый, с темными кудрями. Как это бывает с невысокими и худыми людьми, он выглядел совсем мальчишкой. Сидел на стуле далеко от стола, локтями упирался в колени, а подбородком — в ладони и с радостным лицом слушал обрубщика Костю Климовича.
Коренастый тяжеловес Костя, сложив на груди короткие руки и поджав под себя короткие ноги, все сползал со стула и все пытался на нем утвердиться. Говорил он с барственным доброжелательством (приглашен совета ради!), а сострив, поглядывал на Жанну.
— Отчего, можно и к нам. Поговорю с ребятами, раз твоя землячка тебя так… как это будет сказайт по-русски… рекомендует.
Жених смеялся, скрывая смущение, но простаком тоже не хотел показаться.
— А что у вас дают?
— Двесспядьссят. — Костя с удовлетворением поджал губы.
— У-у! — изумился жених.
— Дурных — в обрубку, — сказала Федотова категорически
Костя не обиделся, не стал отстаивать честь профессии. Он спросил по-деловому:
— А куда тебя душа тянет, Виктор… как по батюшке?.
— Да чего там…
— Михалыч, — сказала Федотова.
— Как Полесова? — заметила Жанна.
— Якога Полесова?
— Слесарь-интеллигент, — напомнил Костя. — Кустарь без мотора.
И покосился на Жанну.
Виктор понял, что Костя шутил, осторожно засмеялся и также осторожно (а вдруг его высмеивают?) сказал:
— Я бы по дереву пошел. Немного столярничаю.