В термообрубном отделении
Обрубщик Дергун
Весьма знаменит
Своим плохим поведением.
К труду не проявляет внимания,
Делает прогулы и опоздания.
Он нарушения делает исправно
И, хотя работает в цехе недавно,
Заслужил большого внимания,
Два раза получил взыскания.
И Дергун вполне заслужил
Укол крокодиловых вил.
Рядом стоял Костя Климович.
— Ты, что ли, сочинил? — спросил Важник. — Забористо.
Костя пожал плечами и отошел. Важник не заметил его обиды.
«Молодцы, ребята», — подумал он, мысленно уже прощаясь со всеми.
Массивная, седая, по-домашнему уютная Зинаида Антоновна встретила его в приемной:
— Вас разыскивают.
— Зинаида Антоновна, зарегистрируйте заявление.
Она округлила глаза — так он и поверил, будто ее можно хоть чем-нибудь удивить, — по-матерински укоризненно покачала головой. Затарахтел негромкий звонок, и она сняла трубку:
— Он здесь, Петр Григорьевич, идет.
— Сначала зарегистрируйте.
— Идите, голубчик, успеете, — ласково сказала Зинаида Антоновна, но он уже уловил — или это показалось ему — нотки, которые в широком диапазоне опытной секретарши предназначались для просителей.
И в самом деле, зачем торопиться? Он открыл обитую черной кожей дверь кабинета, за ней через порог — вторую такую же.
Совещание уже началось. Грачев кивнул Важнику из-за огромного своего стола: садись.
Отчитывался начальник сборочного. Отставание было в восемь машин. Грачев кричал, начальник цеха сборки, стараясь скрыть дрожь толстых пальцев, усиленно прижимал ими к столу тоненький листок сводки.
— Сделаем, Петр Григорьевич, сделаем…
— Чугунолитейный должен дать в этом месяце шесть тысяч тонн.
Важник сказал:
— Сборке нужна мелочь. На мелочи я не наберу шесть тысяч тонн.
— Будут шесть тысяч? — В голосе Грачева слышалось предупреждение, но Важник упрямо его не замечал.
— Если не будет номенклатуры. Я сделаю шесть тысяч, но сборка моторов станет.
К чему все это? Он уже объяснял: план в тоннах можно вытянуть тяжеловесным литьем, которое заводу сейчас не нужно. Если же делать мелочь, план в тоннах не получится. Но можно же уменьшить план, тоннаж нагнать к концу года, когда будет лучше с людьми!
— Я вам приказываю дать шесть тысяч тонн.
— Не могу, Петр Григорьевич. — Важник нащупал в кармане аккуратно сложенную бумагу.
— Я при-ка-зываю.
Важник молча положил на стол заявление. Грачев взорвался. Захлебнулся, застучал по столу кулаком:
— Улизнуть хочешь? Развалил цех и сматываешься? — Он скомкал и швырнул заявление на пол. — Не получится! Я увольняю вас, Важник, как не справившегося с работой! По статье сорок семь «в»!
Важник оглядел всех. Головы опущены. Он нагнулся, поднял заявление и, разгибаясь, почувствовал резкий, знакомый укол в поясницу. Молча вышел, прислушиваясь к своей пояснице. Где эта Зинаида? Он оставил заявление на столе. Сорок семь «в»… Погодите, Петр Григорьевич, не торопитесь, есть еще партком. Спустился с лестницы, с широкого крыльца заводоуправления. Наверное, споткнулся о торчащий из асфальта стержень (всегда он на него натыкается): дикая, оглушающая боль перехватила дыхание. Постояв минуту, он осторожно пошел к поселку.
Дома он лег на кровать поверх одеяла, боялся пошевелиться, щелкая время от времени выключателем электрогрелки, считал секунды, десятки, сотни секунд, ожидая «скорой помощи» и спасительных уколов новокаина. Потом считал, сбиваясь, секунды и минуты, пока уйдет боль. Из столовой и кухни слышались тихие голоса Нины и младшего сына. Нина чувствовала тревогу, понимала — что-то случилось, и ждала, когда он скажет.
— Ухожу с завода, Нина, — сказал он.
— Что? — Она не расслышала, но повторять ему не хотелось.
Позвонил из цеха Васильев, кричал, что кончился ферросилиций, Важник послал его к черту и повесил трубку. Однако подумал, что Васильев не сможет одолжить ферросилиций у стальцеха, позвонил в стальцех, все уладил и откинулся на подушку со смешанным чувством гордости и обиды за себя.
А ведь Грачев первый заметил и оценил его. Именно Грачев поставил его начальником крупнейшего на заводе, почти в две тысячи человек, цеха. Да и кто бы потянул тогда, кроме Николая Важника? Положение было тяжелым, цех давно перекрыл проектную мощность, а план рос с каждым годом. Что ж, он требовал от людей столько, сколько давал сам, многие ушли, но цех выкарабкался из заколдованного круга. Он умел платить, знал дело, работал по тринадцать — четырнадцать часов в сутки. Он крепко стоял на ногах и сорвался из-за пустяка. Это было год назад.