Он, который всегда пытался объяснить малейшие свои душевные движения, теперь совсем не задумывался о чувстве, заполнившем его жизнь. Именно теперь жизнь стала казаться понятной и не требующей объяснений.
Прошла неделя. В выходной они уехали за город, купались в озере, лежали на песке. В их разговорах установился тон шутливого поддразнивания и беспечности. Им было хорошо вдвоем, и оба чувствовали, что их отношения такими остаться не могут и независимо от их воли и желания должны измениться, и оттого было тревожно, оттого они не могли изменить этот шутливый тон.
На озере Тоня сумела забыть заводские тревоги. Болел Важник, ходили слухи, что вместо него поставят Шемчака, цех жил нервно. Только Аркадий отвлекал от этого, а здесь, на озере, она и о нем забыла, лежала без мыслей, чувствуя кожей солнце и ветерок. Солнце заходило, остывал песок, пляж пустел, а Тоне все не хотелось возвращаться домой, хоть они не позаботились заранее о еде и очень проголодались. На городском вокзале сразу побежали в буфет и, стоя за высоким мраморным столиком, ели бутерброды, запивая их пивом. Тоне было хорошо, и сознание, что причина этого в нем, ошеломляло Аркадия.
— Ну как? — спросил он.
— Замечательно, — сказала Тоня. — И тебе тоже?
— Разве ты сомневаешься?
Подумав, она сказала:
— Сомневаюсь.
— Ты хорошо выглядишь, — сказал Аркадий. — Я прописываю тебе еженедельные купания…
— Почему ты не женишься?
— Это идея, — сказал он. — Никогда не думал о ней. Давай поженимся.
— Тебе необходимы дети, — сказала Тоня. — Увидишь, насколько легче станет жить. И жена должна быть на десять лет моложе тебя.
— Мне сорок пять. Тебе сколько?
— Ты считаешь, что все уже знаешь. Никогда бездетный человек не поймет, насколько легче с детьми.
— Я предлагал тебе жениться и не помню, что ты мне ответила. Ты почему смеешься?
— Так. Люблю тебя слушать,
— За этот месяц ты, между прочим, второй человек, которому я предлагаю руку и сердце. Значит, два — ноль… Или ты передумаешь?
— А разве я тебе отказала?
— Тоня, у меня есть один дефект. Я всегда говорю серьезно, а мой язык от себя добавляет всякую чушь. Это он от трусости. Ты не обращай на него внимания. Ты согласна?
— Подожду, пока тебе будет сорок пять. Тогда ты станешь на десять лет старше меня.
Их разговор продолжался в том же тоне, и то хорошее и радостное, чем жил последние дни Аркадий, исчезало в словах, обволакивалось игрой. Он чувствовал это, но не находил решимости отбросить игру. Он видел: Тоне она нравилась. Он знал также, что сам в этом виноват, что усвоенный чужой тон, смесь беспечности и разочарования, был когда-то его маской, но от частого и долгого употребления маска срослась с лицом, а того, что прежде было лицом, он стыдился. Маска была трусостью — расчетом сохранить достоинство при возможном поражении. Тоня ли виновата, что ничего не видит, кроме этой маски?
Недовольный собой, он простился с ней на улице и тут же пожалел об этом. Ему нужно было ежесекундно убеждаться, что она существует. Ложь исчезла вместе со словами, в одиночестве все опять стало просто. Он позвонил Тоне из автомата, услышал ее и неожиданно для себя сказал:
— Это аптека?
— Да, — рассмеялась она.
— Помогите…
И опять слова затуманивали игрой то, что должны были выразить, и он уже был доволен этой игрой и Тониной радостью от нее.
— Завтра поговорим, — наконец сказала она. — Хорошо? Сегодня уже поздно…
— Спокойной ночи…
— Спокойной ночи.
Он вышел из телефонной будки. Прошла мимо девушка и улыбнулась, увидев его лицо. Она еще два раза оборачивалась и улыбалась.
Вдруг он вспомнил: едва остановился телефонный диск, он услышал в трубке ее дыхание. Значит, она стояла у телефона и ждала его звонка.
На следующий вечер он не застал Тоню дома. Это было неожиданной катастрофой. Весь вечер он просидел на скамейке у подъезда. Куда она могла уйти? Конечно же, осенило его, она решила сделать сюрприз и сейчас ждет его у него дома. Он побежал домой. Оттуда пробовал позвонить — не дозвонился. Тогда ему стало ясно: с ней что-то случилось. Через несколько минут он был в этом убежден, в ужасе бросился опять к ней, хотел высаживать дверь, но тут выглянула соседка и сказала, что Тоня ушла. Он не мог понять, зачем ей ходить куда-то одной, если есть он. Конечно, она ушла не одна. Разве он знает что-нибудь о ее жизни? Он вернулся домой, решил никогда больше ей не звонить и тут же позвонил. Она подняла трубку, удивилась, что он звонит так поздно. Она гуляла, а теперь прямо засыпает стоя. От счастья слышать ее он забыл все свои подозрения, но потом, ночью, вспомнил: гуляла? Что значит гуляла? Она хотела оскорбить его!