— Со всеми надо играть, Оленька.
Степан никогда не станет обедать, если ему не подать. Будет лежать на тахте и ждать. Воспитание. Тоня посмеивается, но, в общем, любит эту устойчивость его привычек.
Однако сегодня он пообедал. На счастье, пришла его мама и спасла сына. Теперь он дремал на тахте. Оля кокетливо помахала ручкой отцу и бабушке, но встретила холодность — часть той холодности, которая предназначалась матери и перепала на ее долю. Тоня, будто не замечая ничего, радостно поздоровалась, поставила на пол сумку, стала раздеваться.
— На улице-то весна, мама! Прямо в дом неохота заходить.
Свекровь промолчала. Они со Степаном всегда сердились, если Тоня задерживалась.
— Вы накормили Степана, мама? Вот спасибо, я как чувствовала, что вы придете.
Оля заглянула в комнату:
— А где деда-а?..
— У дедушки головка болит, — потеплела бабушка. — А бабушке ты не рада?
— А что ты мне принесла?
Оля знала, что спрашивать нельзя, но знала, что иногда взрослым это нравится. Так оно и случилось.
— О-оля. — Мать укоризненно покачала головой, лукаво взглянув на бабушку.
— Оленька, я это не люблю, — строго сказала бабушка. — Ты некрасиво себя ведешь. Почему я должна тебе что-то принести?
А сама уже шла к вешалке и вытаскивала из пальто шоколадку.
Тоня сняла с Оли ботинки, надела сандалики.
— Оля, помоги маме. Только не разбей, осторожнее.
У свекрови глаза округлились. Степан, увидев бутылки сквозь полуопущенные веки, приподнялся на подушке. Тоня будто не замечала их изумления. Ей-богу, из-за этого стоило потратить тридцать рублей.
— У нас сегодня гости будут, — сказала Тоня. — Я ничего не могла поделать. Пристали ко мне в цехе. Тридцать пять лет, говорят, такая дата! Напросились…
Свекровь наконец поняла, вспыхнула: как это она забыла! Она попробовала выкрутиться:
— Постой, постой, сегодня ведь девятнадцатое…
— Что вы, мама, сегодня двадцатое, — поддержала ее игру Тоня.
— Разве? Ах ты господи, почему я была уверена, что девятнадцатое? Ты не ошибаешься? Все я перепутала, склероз… А дома-то у меня подарок лежит, была уверена, что завтра двадцатое… Ну, поздравляю тебя.
Свекровь шла, раскрыв руки для объятия. Тоня обняла ее, поцеловала в щеку и незаметно подмигнула дочери — надо же было кому-нибудь подмигнуть. Оля в восторге захохотала.
— Мама, вы мне поможете сделать салатик? Я сказала, чтоб раньше восьми не приходили.
— Конечно, конечно..
Просто счастье, что они забыли про день рождения.
Степан соскочил с тахты, подошел, положил руки на плечи жены, поцеловал, искательно заглядывая ей в глаза, изображал подавленность и одновременно готовность улыбнуться своей милой виноватой улыбкой в ответ на ее улыбку — ладный и молодой в тонком тренировочном костюме. Он привычно играл в провинившегося мальчишку-шалуна. Тоня должна была невольно рассмеяться, побежденная его обаянием, и легонько щелкнуть мальчишку по лбу. Она рассмеялась, но по лбу не щелкнула, а высвободилась и пошла на кухню — пусть Степан не считает, что они квиты.
Свекровь пыталась дозвониться домой и дочери, но никого не застала. Потом, когда они с Тоней возились на кухне, она дала немного воли своему раздражению: то яйца несвежие, то нож тупой. Тоня понимала, что старушка досадует на свою забывчивость и досаду эту переносит на нее, Тоню. Она приветливо улыбалась:
— Да, мама… да, мама..
— Степан, звонят!
Степан успел переодеться, пошел открывать в белой рубашке, в лучших своих брюках и туфлях. У Тони представительный муж. С ним хорошо пойти в театр или просто прогуляться по улице, особенно в летние вечера, без пальто, когда Тоня надевает английский костюмчик за девяносто рублей, купленный в прошлом году.