…Он никогда не знает заранее, что ее рассердит. Иногда, бывает, и прикрикнет на нее и по столу рукой стукнет, Мила ничего, притихнет, как будто так и надо. А вчера в гостях показывал карточный фокус, дома фокус получался, а тут, бывает же такое, сорвался. Чего ей было сердиться? И всегда, если у него не получается что-нибудь, она сердита, еле слова цедит. Нельзя, чтобы сейчас у него не получилось.
…Легко сказать. А если Тоня вообще не пустит? Захлопнет перед носом дверь — и все. Элементарно…
Он позвонил перед дверью, не давая себе времени замешкаться: время только увеличивало страх. Нащупал в кармане шоколадку для Оли. За дверью было тихо, и он с надеждой подумал: наверно, никого нет. Неожиданно щелкнул замок. Степан и Тоня оказались друг перед другом.
— Здравствуй, Степан…
Тоня посторонилась, пропуская его в квартиру.
От волнения он не мог говорить, потеряв волю даже для самых простых движений, не помня себя, как автомат повиновался ее словам и жестам, снимал по ее команде пальто и шапку, шел, куда она направляла, сел. Постепенно туман перед глазами рассеялся.
— Так как ты живешь?
Голос его звучал еще откуда-то издалека, из пустоты. Степан заметил, что, оказывается, все это время он глупо улыбался и нужно перестать улыбаться, но тут уж ничего не мог с собой сделать.
Тоня рассказывала охотно, как рассказывают близкому человеку, когда уверены в сочувствии и интересе. Оля разбалована, а старики не хотят этого понимать, на работе Тоня страшно устает, Корзун совсем обнаглел. В ее жалобах был уют. Так жалуются счастливые, полные жизни люди.
Волнение прошло. Слушая, Степан оглядывал квартиру, пытаясь понять, что же в ней изменилось, чем же стала она чужой. Тоня заметила его взгляд, объяснила:
— Я ремонт сделала. Посмотри хоть.
Как будто была уверена, что ему это интересно. Степану стало легко. Жизнь в который раз умилила своей простотой и щедростью. Никогда не надо бояться. Спокойствие после пережитого волнения ощущалось с особой силой, как выздоровление после тяжелой болезни. ходил за Тоней из комнаты в комнату, смотрел на потолки, трогал стены и повторял едва ли не благодарно:
— Ох, молодец ты, Тоня. Ну, ты молодец…
А она, как ребенок, расхвасталась. Он не знал, что она смутилась и взволновалась не меньше его и оттого-то стала так подвижна и разговорчива. Он не знал, что, увидев его, она обрадовалась и, считая эту радость слабостью, заглушала ее словами, не знал, что она спасает свое достоинство и ужасается своей болтовне. Обошли они квартиру, вернулись в кресла и как-то беспечно упустили нить разговора. А подобрать ее оказалось трудно. Степан вспомнил, для чего пришел, и опять упал духом, не решаясь заговорить.
— А ты как живешь? — опросила Тоня. Спросила неохотно. Слишком уж он выглядел благополучным, несправедливо благополучным. Она бы предпочла, чтобы он без нее опустился.
Теперь был его черед жаловаться.
— Да так… Похвастаться нечем…
— Что же так?
— Характер, наверно. Никчемный я, видно, человек…
Ему предстояло просить, и, подготавливая себя и Тоню к этому, он невольно преувеличивал свои неприятности и поверил себе сам. Кроме того, он был виноват перед Тоней, и вина как бы уменьшалась, если в результате ее он не выиграл, а проиграл. Тоня слушала жадно, с готовностью пожалеть.
— …Да и здоровье что-то…
С самого начала она гадала, зачем он пришел. Она видела: он робеет, решила не помогать ему, но не выдержала:
— Тебе, наверно, нужен развод?
— Раз уж так все получилось, — замялся Степан, — то, конечно… Надо ведь…
— Что ж ты ждал так долго? — как можно беспечнее, небрежнее поинтересовалась Тоня. — Я уж подумала, ты хочешь домой вернуться.
И внимательно на него поглядела.
— Раз уж так получилось, — повторил он удачно найденную формулу и, испугавшись направления, которое принял разговор, не давая себе возможности опомниться, выпалил: — Кстати, раз уж ты заговорила… Почему бы нам не разменять эту квартиру на две?
Он увидел, как изменилось лицо Тони, и пожалел о сказанном. Да пропади она пропадом, квартира!
Тоня побледнела от стыда. Опять унизила себя. Дура.
— Если б у меня были деньги на вторую квартиру, — стал оправдываться Степан, — но ты же знаешь… И на эту отец…
— Я помню, — холодно сказала Тоня.
— Тоня, ну что ты! — взмолился Степан. — Разве в этом дело!
— Квартира Олина. Вырастет скоро Оля, кто ей поможет? Отец?
Степан был раздавлен.
— Ну что ты? Я ведь… Ну, если ты… так о чем разговор… Ты думаешь, я Олю не вспоминаю, не скучаю? Я ей не показываюсь, чтобы она не спрашивала обо мне, чтоб не травмировать…