— Со всеми надо играть, Оленька.
Степан никогда не станет обедать, если ему не подать. Будет лежать на тахте и ждать. Воспитание. Тоня посмеивается, но, в общем, любит эту устойчивость его привычек.
Однако сегодня он пообедал. На счастье, пришла его мама и спасла сына. Теперь он дремал на тахте. Оля кокетливо помахала ручкой отцу и бабушке, но встретила холодность — часть той холодности, которая предназначалась матери и перепала на ее долю. Тоня, будто не замечая ничего, радостно поздоровалась, поставила на пол сумку, стала раздеваться.
— На улице-то весна, мама! Прямо в дом неохота заходить.
Свекровь промолчала. Они со Степаном всегда сердились, если Тоня задерживалась.
— Вы накормили Степана, мама? Вот спасибо, я как чувствовала, что вы придете.
Оля заглянула в комнату:
— А где деда-а?..
— У дедушки головка болит,— потеплела бабушка.— А бабушке ты не рада?
— А что ты мне принесла?
Оля знала, что спрашивать нельзя, но знала, что иногда взрослым это нравится. Так оно и случилось.
— О-оля.— Мать укоризненно покачала головой, лукаво взглянув на бабушку.
— Оленька, я это не люблю,— строго сказала бабушка.— Ты некрасиво себя ведешь. Почему я должна тебе что-то принести?
А сама уже шла к вешалке и вытаскивала из пальто шоколадку.
Тоня сняла с Оли ботинки, надела сандалики.
— Оля, помоги маме. Только не разбей, осторожнее.
У свекрови глаза округлились. Степан, увидев бутылки сквозь полуопущенные веки, приподнялся на подушке. Тоня будто не замечала их изумления. Ей-богу, из-за этого стоило потратить тридцать рублей.
— У нас сегодня гости будут,— сказала Тоня.— Я ничего не могла поделать. Пристали ко мне в цехе. Тридцать пять лет, говорят, такая дата! Напросились...
Свекровь наконец поняла, вспыхнула: как это она забыла! Она попробовала выкрутиться:
— Постой, постой, сегодня ведь девятнадцатое...
— Что вы, мама, сегодня двадцатое,— поддержала ее игру Тоня.
— Разве? Ах ты господи, почему я была уверена, что девятнадцатое? Ты не ошибаешься? Все я перепутала, склероз... А дома-то у меня подарок лежит, была уверена, что завтра двадцатое.. Ну, поздравляю тебя.
Свекровь шла, раскрыв руки для объятия. Тоня обняла ее, поцеловала в щеку и незаметно подмигнула дочери — надо же было кому-нибудь подмигнуть. Оля в восторге захохотала.
— Мама, вы мне поможете сделать салатик? Я сказала, чтоб раньше восьми не приходили.
— Конечно, конечно..
Просто счастье, что они забыли про день рождения.
Степан соскочил с тахты, подошел, положил руки на плечи жены, поцеловал, искательно заглядывая ей в глаза, изображал подавленность и одновременно готовность улыбнуться своей милой виноватой улыбкой в ответ на ее улыбку — ладный и молодой в тонком тренировочном костюме. Он привычно играл в провинившегося мальчишку-шалуна. Тоня должна была невольно рассмеяться, побежденная его обаянием, и легонько щелкнуть мальчишку по лбу. Она рассмеялась, но по лбу не щелкнула, а высвободилась и пошла на кухню — пусть Степан не считает, что они квиты.
Свекровь пыталась дозвониться домой и дочери, но никого не застала. Потом, когда они с Тоней возились на кухне, она дала немного воли своему раздражению: то яйца несвежие, то нож тупой. Тоня понимала, что старушка досадует на свою забывчивость и досаду эту переносит на нее, Тоню. Она приветливо улыбалась:
— Да, мама... да, мама..
— Степан, звонят!
Степан успел переодеться, пошел открывать в белой рубашке, в лучших своих брюках и туфлях. У Тони представительный муж. С ним хорошо пойти в театр или просто прогуляться по улице, особенно в летние вечера, без пальто, когда Тоня надевает английский костюмчик за девяносто рублей, купленный в прошлом году.
Технологи тоже не подвели, все были при галстуках. Жанна немного стеснялась своего нового платья с кружевами на груди и рукавах, в нем еще сильнее бросалась в глаза ее чрезмерная худоба.
Все они словно впервые увиделись сегодня с Тоней:
— Поздравляем, поздравляем!.
— Ну, Степан, веди же гостей в комнату.. Корзун, ты куда? Нечего тебе на кухне делать!
— Да мы тут принесли кое-что, хочу положить.
— А это тебе, Антонина.
— Ого! Спасибо, товарищи.
— Постучи по ней вилкой — хрустальная!
— Ой-ой-ой!
Самое трудное — первые минуты. Разговор не вяжется, после нескольких натянутых попыток все замолкают. Тоня знает опасность первых минут и, хоть салат еще не готов, быстро рассаживает гостей, командует наливать, ну, за новорожденную, поехали, и тут же, не давая закусить,— по второй, за мужа, а где свекровь, как же за свекровь не выпить, Степан, приведи маму из кухни, ну, мальчики, картошка стынет, задвигались, заговорили.. Расшевелились. Теперь не остановишь.