Все так же Арсенал выходил на Пуэрто-де-лас-Муэлас, откуда был виден другой берег Гвадалквивира, — там в Триане еще снаряжались некоторые корабли. На севильском берегу, где находились арсенал и башня Торре-дель-Оро, тянулся Ареналь — так называлась широкая полоса между рекой и городскими стенами с подъемными мостами, рвами, башнями, бастионами и узкими воротами, охраняющими подходы к Алькасару. Обычно товары, доставленные морем из Нидерландов, Англии и Германии для Южной Испании, а также сушей из Сарагосы, Медины-дель-Кампо и Кордовы, сгружались на пристанях Ареналя среди лабиринта канатов, снастей, парусов, корабельного леса, мешков пшеницы, отправляемой в Индии, и сладкого картофеля, привезенного оттуда.
Тут всегда грузились припасы для конкистадоров, завоевывавших Новый Свет, а рядом с других кораблей с грохотом выгружалось железо из Бильбао. Ругань гуртовщиков, кудахтанье кур, доставляемых по реке из Монтеро, громогласные споры купцов и таможенных сборщиков усиливали шум, обычно царивший в порту, который когда-то соперничал с Лиссабоном в роли главного перевалочного пункта для всего западного мира.
Но сейчас товары из Сарогосы и других северных мест поступали в порты Ла-Каруньи, Хихона, Овьедо и Бильбао. Металлические изделия из баских провинций также не делали подобный круг на юг. Естественно, что и товары из Северной Европы, по неумолимым законам логистики, большей части разгружались в тех же портах.
Значение Ла-Коруньи, слывшей наиболее надежной из всех испанских гаваней и к тому же «способной вместить все флоты мира», особенно возросло с тех пор, как император Карл перевел в нее из Севильи Торговую палату в 1520 году. Эта перемена отчасти объяснялась тем, что главный порт Галисии был удобнее для торговли пряностями с северными странами, которые ценили их выше, чем средиземноморские, и потребляли в большем количестве. Кроме того, испанские суда, отправлявшиеся из Ла-Коруньи, не должны были проходить мимо Лиссабона и не попадали в опасный район мыса Сан-Висенти, где португальские или французские корабли легко могли перехватывать все суда, направлявшиеся в Севилью. Не грозили Ла-Корунье и налеты пиратов, в то время как близ устья Гвадалквивира корсары чувствовали себя как дома.
Да и капитанам каравелл слишком легко было прятать контрабанду от королевской таможни на пути между Сан-Лукаром и Севильей. К тому же Севилья была речным портом, и в нее не могли заходить большие суда, а развитие торговли требовало постройки все более крупных кораблей. В Галисии же, кроме того, было много прекрасного корабельного леса. И наконец, цены в Ла-Корунье в среднем были ниже.
Кроме того, порт Сан-Лукар был откровенно неудобен, если бы не золото Индий, ему было бы трудно соперничать с северными портами. Чтобы отплыть утром, нужно было пройти через песчаную косу- бар, а это сделать корабли могли только тогда, когда дул попутный северный или северо-восточный ветер, причем достаточно сильный, чтобы помочь им преодолеть приливное течение. Летом такие ветры, как правило, слабы и к тому же стихают к одиннадцати часам утра, сменяясь морским бризом. Таким образом, отплытие из Сан-Лукара в благоприятные для навигации летние месяцы обычно оказывалось сопряженным со значительными трудностями: порой, когда прилив был невысок, а с моря задувал крепкий ветер, кораблям с большой осадкой приходилось снимать часть груза, чтобы выйти в море. Кораблям же, уходившим из Ла-Коруньи, подобные трудности в самом начале пути не грозили.
Так что Севилья стремительно теряла свое былое влияние, а северные порты, наоборот его набирали. Именно поэтому дон Франциско рискнул и лично поехал сюда, чтобы самому окунуться в атмосферу торговой лихорадки. Как гласит пословица: «Все дороги ведут в Рим…» Он практически ничем не рисковал. Конечно, у властей к нему могут возникнуть разнообразные вопросы. Но паспортов сейчас нет, в лицо дона Франциско в тех северных краях никто не знал, а рекомендательные письма португальских купцов рекомендовали его испанским партнерам как дона Луиса Ортегу, крупного негоцианта.
Деньги, также были обращены в бумаги на предъявителя, с адресатами в северо-испанских торговых домах. В конце концов, авгуасилы (полицейские), всегда склонные, как известно, к превышению своих полномочий, то же живые люди и им приятно будет уладить любой вопрос на месте, с известной выгодой для себя, чем работать ради непонятных чужих интересов. Кроме того, за Сиденьо-старшим неотступно следовало двое крепких парней: дюжий слуга Пабло, в качестве грубой физической силы, и охранник Ромеро, человек холодный, безжалостный, из бывших наемников, искусно владевший как шпагой, так кинжалом. Ни симпатии, ни уважения, у окружающих лица этих двоих почему-то не вызывали. Чистосердечие и доброта — это не к ним.