Выглядываю на океан — веселая картина. Деревья вокруг срубили, новые посаженные выглядят пока как небольшие палки и прутья.
На столбах, нового причала, сидят коршуны-падальщики с голыми шеями, окаймленными черным, траурным оперением; мрачные, как дурная весть, они четко вырисовываются в светлом небе; время от времени они лениво взмахивают своими громадными крыльями, чтобы полакомиться куском падали, вновь садятся на столбы и вновь взлетают, едва завидят поживу. Эти птицы очищают окрестности от нечистот, поэтому их не трогают. Город как был рассадник бактерий и очаг болезней, край медленной смерти, так пока им и остается, несмотря на все мои усилия. Влажность обволакивает тело, давит на грудь, мешает дыханию, вызывает на теле прыщи и опрелости, лишает аппетита, размягчает мускулы и даже волю. Пора в курортный Медельин, на денек другой, а то до Кубы я дотяну в не лучшей форме. Что же, как говорил знаменитый перс Абулькасим Фирдоуси: «Дела переносить назавтра неумно; Что завтра может быть, нам знать не суждено».
Так я и делаю, забираю с собой Шварца и Климента, Ефима Оленина, а с ними сотню солдат, берем с собой продукты и движемся в Медельин. Мои люди, на первый взгляд — типичные авантюристы с торчащими за поясом тесаками, кирпичным от солнца лицами, руками гориллы и решительными жестами. В пути у меня вспотели даже веки, соленые струйки стекают по щекам, на губах все тот же соленый привкус, одежда промокла насквозь. К полудню, покрытые пылью, добираемся до оазиса, здесь, среди рощ и лужаек, солнце и москиты отстают. В домике отдыха у заботливых слуг индейцев, в белоснежных, как символ их незапятнанной совести, рубашках и коротких штанах, я залпом выпиваю целых восемь стаканов тамариндовой настойки. Между стволов вечнозеленых деревьев гуляет легкий ветерок, и ты прямо купаешься в свежести, смакуя ее живительную ласку.
Отдыхаем и веселимся до самого вечера. Ночи тут, к счастью, довольно свежие. С заходом солнца наступает живительная пауза, на несколько часов пульс успокаивается, дыхание обретает ритм, давление спадает. Моих гостей атакует батальон хорошеньких полуголых индейских девочек, из них каждый суровый солдат не знающий слов любви, выбирает себе одну. Девчонок приглашают пообжиматься, потанцевать, и, пококетничав с полчаса, уводят в ночь, если она пришлась по нраву своему кавалеру. Романтика!
На следующий день, ближе к вечеру замечаем на небе столб дыма. Значит, показался наш «Мудрец». Спешно выдвигаемся, не взирая на вечер, вечером и ночью идти намного прохладней, а мимо Веракруса мы не промахнемся. После трехчасового марша прибываем в город, наше судно уже тоже тут. Ночь безлунная, зато звезд на небе видимо-невидимо. Косо сечет небо широкая золотая лента Млечного Пути. Утром предстоит погрузка и выход в море.
Труба зовет в поход, загружаемся на суда. Под ногами мягкий морской песок, и в ушах рокот волн. Длинные глянцевитые валы роняют свой гребень на песчаные отмели. Ответный визит к конкистадорам, после прошлогоднего их похода на Веракрус. Как там испанцы говорят: «Думал обхитрить Хулио, а Хулио сам его обхитрил». Кто разбил стаканы, тот и платит. Так что обижаться не на кого, что заработал — то и получи!
Суетливая утренняя погрузка на корабли наконец заканчивается и мы выходим в океан. Я уверен в успехе, мы идем вернуть долг. Океан встречает нас свежестью. До Гаваны почти полторы тысячи километров. При попутном ветре можно добраться за три дня, а можно провести в пути и все семь, но я надеюсь на пять.
Не сказать, что наше путешествие проходило приятно, суда были битком набиты людьми, и спать приходилось всем тут же на палубе. Радовало только краткосрочность подобных неудобств. Снова волна качает суда с нами вверх и вниз. Бесконечное волновое движение. В конечном счете, вся материя: энергия, земля, звезды, мысли — всего лишь волновые колебания, ритмы. И наша вселенная есть только сумма всех ритмов. Музыка сфер, говорили древние. Тащимся средним темпом, и вот на четвертый день, земля прямо выпрыгивает из волн на короткие мгновения. Так под нами возникает в веселых волнах Куба. Но пока это только архипелаг крохотных островков к югу от Кубы, названный испанцами очень нежно — Садами королевы.