— Да хранит Вас бог.
— Он то нас хранит, а Вы тут при чем? — искренне удивился я, с холодным бешенством во взгляде.
— Богохульник — побагровела испитая рожа монаха — У нас убивают и за меньшие оскорбления!
Мне вдруг очень захотелось, со всего размаха двинуть толстого монаха сапогом в морду…Мерзкий зверек…Но, я сдержался.
— Однако довольно болтовни! Мы тут, кажется, не теологические споры собрались обсуждать? — намекнул я, не желая доводить дело до абсурда — у нас еще и другие дела имеются. Мы пришли сюда, только для того, чтобы защитить свои права, свои земли и привилегии, принадлежащие нам по людским и божеским законам. Фламандский пройдоха обманом захватил трон, принадлежавшей нашей законной королеве Хуане, тем самым бросив нам вызов, и тем самым он бросил вызов Богу.
Более старший из присутствующих испанских военных, одетый в красный дублет, делавший его более чем заметным, хранил угрюмое молчание, однако на его скулах заиграли желваки, а мышцы рук угрожающе напряглись…Это был могучий, хорошо сложенный, хотя и немного дородный человек с кустистыми бровями и густой бородой, некогда имевшей темно-рыжий цвет, но теперь под влиянием прожитых лет, перипетий судьбы и капризов погоды поблескивающей сединой. Единственным украшением служили драгоценные камни на рукоятке его меча, на могучие плечи был наброшен плащ винного цвета. Мрачный взгляд черных глаз на неприятном лице был сродни взгляду змеи. Похоже, этот недоумок решил, что один лишь вид столь знатной и могущественной особы должен устрашить всю армию вторжения. К моему сожалению, он не успел представится.
Скорее всего, это сам Мануэль де Рохас и есть. Напыщенный осел, уже считающий себя новым аделантадо Кубы. И, уж конечно, корона наместника этого огромного острова слишком легка для мудрого чела Рохаса. Он грезит о более весомой короне, мечтая стать вице-королем Нового Света, но путь к этому венцу должен был начаться здесь, на высохших лугах на подступах к Барракоа. Его люди готовы указать моим солдатам, где их место. В аду.
А вот другой из вояк встрепенулся. Это был молодой человек, лет двадцати пяти, с тонкими аристократическими чертами лица, дышащими умом и смелостью. На нем был изящно сидевший военный костюм, выдававший в нем кавалериста. Все понятно, мальчишка, принадлежит к одной из знатных и древних испанских фамилий, получает почести, словно из рога изобилия просто по праву рождения, так как в этой стране военные почести иногда достаются не за что, а уважение со стороны штатских (мирного населения) обуславливается скорее боязнью, чем симпатиями. Яркий персонаж.
— Луис Менендес де Гангора, к услугам Вашим — важно произнес молодой капитан, и его черные выразительные глаза заблестели- Мы польщены, оказанной нам честью, которая доказывает Ваши добрые намерения, но Ваше предложение, весьма лестное для нас, нам определенно не подходит. Мы же — испанцы!
В его словах ощущалась любовь к Родине, и гордость за свой народ, стремление приложить все силы для распространения могущества Испании, хотя труд сей, был малодостижим, не говоря уже о его неблагодарности. У-тю-тю, так и хотелось почесать этого щенка за ушком.
— Тогда позвольте откланяться — я тоже умею быть резким — и пусть сам Господь, о котором так недавно упомянули и я и толстяк, которого вы притащили с собой, рассудит наш спор, кому надлежит владеть Кубой! Пусть на этом поле свершится Божий суд!
— Амен- проблеял глумливым тоном, обрадованный таким исходом дела толстый монах- Мы попросим прощения у Бога и друг у друга и, приготовимся умереть за свою веру, которую мы все поклялись защищать.
Монах произнес эти слова, и на его помятом лице появилось выражение блаженства. Он явно надеялся на лучший исход, так как испанцев было намного больше, чем нас. К наступлению ночи испанские мечи станут мокрыми от крови, пленникам будет тесно, а мятежники против короля и матери-церкви будет сломлены навсегда. Что же, надежды у Вас есть, а вот шансов — никаких. После этого примирение сторон стало невозможным, и высокие договаривающиеся стороны разошлись. Как говорится: «Я эмир и ты эмир. А кто же тогда будет свиней пасти?»
В свое время Морган писал в своих мемуарах: «За всю свою жизнь я не встречал ни одного испанца, который, как я убежден, не назвал бы меня, по меньшей мере раз сорок дурнем Христовым, если бы я попытался заявить, будто Карл V на протяжении 24 часов не дергал весь земной шар за ниточки, а затем начиналось…»
Прихожу к своим, и первым делом переодеваюсь — парадный костюм мне еще понадобится, он не для сражений. К тому же яркие цвета сделают меня слишком заметным на поле боя. Натягиваю высокие сапоги, кожаные штаны, достаточно плотные, чтобы отклонить пришедшийся вскользь удар меча, а поверх чистой льняной сорочки я повесил распятие, освященное в соборе Сантьяго-де-Компостела, месте погребения самого святого Иакова. Не то, чтобы я отличался чрезмерной набожностью, но на войне атеистов не бывает. А как всем известно, всякий носящий распятие святого Иакова, сына грома, отойдет в мир иной в своей постели, сподобившись отпущения грехов, фирма это гарантирует.