— Сир де Гравиль, вот уж не первый раз, как Одо намекает мне, что герцог может прибегнуть к насильственным мерам. Да и ты тоже — конечно, с добрым намерением, — предупреждал меня и возбуждал мою подозрительность… Спрашиваю тебя прямо, как честного человека и благородного рыцаря: имеешь ли ты основания предполагать, что герцог намерен задержать меня в качестве пленника — под тем или другим предлогом?
Согласившись стать участником интриги, де Гравиль утешался мыслью, что, посоветовав герцогу запугивать Гарольда, он угождал своему строгому повелителю и предостерегал на самом деле графа.
— Граф Гарольд, честь моя повелевает мне ответить тебе откровенно: я имею твердое основание думать, что Вильгельм задержит тебя до тех пор, пока он не убедится, что ты готов исполнить некоторые его желания.
— Ну, а если я буду настаивать на отъезде, не удовлетворив этих… желаний?
— При таком исходе в каждом замке есть такие же глубокие темницы, как у графа Понтьеского; но где же ты найдешь второго Вильгельма, который освободил бы тебя от этого?
— В Англии есть король могущественнее Вильгельма и есть воины, не уступающие в храбрости норманнам.
— Милорд Гарольд, герцог не принимает во внимание этого обстоятельства: он знает, что хотя король Эдуард и может, но, извини меня за излишнюю откровенность, едва ли стряхнет свою привычную апатию из-за тебя, а будет довольствоваться одним резонерством… Не принял же он никаких решительных мер, чтобы освободить твоих родственников… Откуда ты знаешь: быть может, король, под влиянием некогда горячо любимого им Вильгельма, даже обрадуется, избавившись от тебя как от весьма опасного подданного? Верю, что английский народ чрезвычайно высоко ценит тебя, но когда с ним нет любимого вождя, который мог бы его воодушевить, то в нем нет и единодушия, а без этого он бессилен. Герцог хорошо изучил Англию… Кроме того, он родня твоему честолюбивому брату Тостигу, который, если захочет, то может очернить тебя в глазах народа и помочь герцогу удержать тебя здесь, чтобы возвыситься самому. Из всех английских вождей один Гурт стал бы заботиться о тебе… Наследники Альгара и Леофрика враждуют с тобой: если бы ты расположил их заранее в свою пользу, то они могли бы заступиться за тебя или повлиять на короля и народ, чтобы выручить тебя… Как только ты покинешь Англию, то там произойдут, поздно или рано, ссоры и распри, которые отвлекут всех от мыслей о тебе, так как любому своя рубашка ближе к телу… Видишь, я понимаю твоих земляков и этим большей частью обязан Вильгельму: ему сообщается все, что совершается в Англии.
Гарольд молчал. Он только теперь начал осознавать, какой великой опасности подвергся, отправившись в Нормандию, и стал думать, как от нее избавиться.
— Все твои замечания чрезвычайно верны, сир де Гравиль, — ответил ему граф, — исключая личности Гурта: ты напрасно смотришь на него, только как на моего преемника… Да будет тебе известно, что ему нужна только цель, и он превзойдет всех, даже отца, а цель найдется, как только он узнает, что мне нанесено оскорбление. Поверь, что он явился бы сюда с тремястами кораблей, вооруженных не хуже тех, при помощи которых Нейстрия некогда была отнята у короля Карла…[40] Они потребовали бы моего освобождения и добились его.
— Предположим, что так, милорд, но Вильгельм, отрубивший одному из своих подданных руки и ноги за то, что этот несчастный как-то пошутил над его происхождением, способен выколоть глаза пленнику, а без глаз самая способная голова и самая твердая рука стоят немного.
Гарольд невольно вздрогнул, но быстро оправился и сказал с улыбкой.
— Мне кажется, что ты преувеличиваешь жестокость Вильгельма; ведь даже его предок, Рольф, не совершал таких ужасов… О каких его желаниях ты говорил?
— Ну, это ты уж сам обязан узнать от герцога… Да вот, кстати, он сам!
К ним действительно в эту минуту подскакал герцог, отставший от компании. Извинившись самым любезным тоном перед Гарольдом за свое долгое отсутствие, он поехал с ним рядом.
— Кстати, дорогой собрат по оружию, — сказал он между прочим, — сегодня вечером у тебя будут гости, общество которых, как я опасаюсь, будет для тебя приятнее моего, а именно — Гакон и Вольнот. Я очень привязан к последнему; Гакон же слишком задумчив и годится скорее в отшельники, чем в воины… Да, я чуть не забыл рассказать тебе, что недавно у меня был гонец из Фландрии, который привез некоторые новости, небезынтересные и для тебя. В Нортумбрии, графстве твоего брата Тостига, происходят ужасные беспорядки; говорят, будто вассалы Тостига хотят прогнать его и избрать себе другого графа — кажется, одного из сыновей Альгара… Так ведь звали недавно умершего вождя?.. Это очень некрасивая история, тем более, что здоровье моего дорогого брата Эдуарда сильно пошатнулось… Да хранят его все святые!