В этот день песни, давно забытые в Англии, пробудились ото сна. Арфа переходила от одного к другому; воинственно и сурово звучали струны в руках англо-датчанина, но нежно вторили они голосу англосаксов.
Воспоминание о Тостиге, о брате, павшем в войне с братом, лежало тяжелым бременем на душе Гарольда. Однако он так привык жить только для Англии, что мало-помалу, с помощью железной воли, сбросил с себя эту мрачную думу.
Музыка, песни, вино, ослепительный свет свечей, радость доблестных воинов, сердца которых бились вместе с его сердцем, торжествуя победу, — все это, наконец, заразило и его всеобщей радостью.
Когда наступила ночь, Леофвайн встал и предложил заздравный кубок — обычай, связывающий современную Англию со старыми временами. Шум утих при виде лица молодого графа. Он снял шапку, как требовало приличие (саксы садились за стол в шапках), принял серьезный вид и начал:
— С позволения моего брата короля и всей честной компании, осмеливаюсь напомнить, что Вильгельм, герцог Норманнский, затевает прогулку вроде той, что совершил почивший гость наш, Гарольд Гардрада.
Презрительным смехом было встречено напоминание о дерзости Гардрады.
— А как мы, англичане, даем каждому нуждающемуся хлеб и соль, вино и ночлег, то я думаю, что герцог ожидает от нас только хорошего угощения.
Присутствующие, разгоряченные крепким вином, шумно одобрили Леофвайна.
— Итак, выпьем за Вильгельма Руанского и, говоря словами, которые теперь будут, вероятно, переданы потомству, если герцог так полюбил английскую землю, то отдадим ему от всего сердца семь футов земли в вечное владение.
— Выпьем за Вильгельма Норманнского! — закричали пирующие с насмешкой.
— Выпьем за Вильгельма Норманнского! — гремело по всем палатам.
И вдруг, посреди всеобщего веселья, вбежал человек, очевидно гонец, протиснулся поспешно к королевскому креслу и сказал громким голосом:
— Герцог Вильгельм высадился в Суссексе с таким громадным войском, которого не видели еще никогда на наших берегах.
Часть двенадцатая
ГАСТИНГСКАЯ БИТВА
Глава I
Позолоченные осенью деревья отражались на зеркальной поверхности озер, окружающих уединенное жилище Хильды. Толщина стволов этих исполинов, густо поросших мхом, свидетельствовала об их древности: убогая растительность и причудливый вид говорили без слов, что в этот темный лес проник уже давно тот разрушительный дух, которым отличается природа человека.
Ночной сумрак окутал безмолвные окрестности, луна плыла величественно в синеве небес, воздух был чист и холоден, а в его неподвижности было что-то торжественное.
Из-за густого кустарника изредка показывались ветвистые рога быстроногих оленей, мелькали зайцы и кролики; летучие мыши, распустив крылья, цеплялись за широко разросшиеся ветви.
В это время из чащи показалась высокая темная фигура Хильды. Пророчица медленно шла к окраине болота. Гордое, бесстрастное выражение ее лица сменилось выражением тревоги и тоски; какая-то тяжелая, затаенная мука оставила на нем еще более резкие, глубокие морщины, заставила потускнеть глаза и низко склонила гордую голову; можно было подумать, что судьба покарала валу за самонадеянность и отуманила ее проницательный и дальновидный ум.
Вечное одиночество! Все ничто перед этой убийственной мыслью! — беззвучно прошептали бледные губы валы. — Юдифь, моя надежда, цель всех моих желаний, этот нежный цветок, который я взлелеяла для украшения трона, вянет под темным сводом уединенной кельи, бросив меня одну с моим разбитым сердцем и ужасным вопросом: «Уж не ложь ли наука, на служение которой я отдала всю жизнь?» Вот скоро настанет и месяц винограда, а вместе с ним и день, когда, по предсказанию, заходящее солнце озарит своим блеском торжественный союз короля англосаксов с любимой невестой! Между тем у Альдиты крепкое здоровье, а война воздвигает преграду за преградой желанному союзу Гарольда и Юдифи. Нет, как ни тяжело, но я должна признать, что мой дух потерял свою былую силу и что воля моя ничтожна перед волей всемогущей судьбы.
Хильда наклонила голову, и горькие слезы заструились по ее печальному лицу. Но в эту же минуту резкий, дикий хохот нарушил безмолвие неподвижного леса, и вала, обернувшись, увидела в траве, на берегу болота, лежавшую бесформенную фигуру. Она зашевелилась и поднялась, и Хильда сразу же узнала безобразную ведьму, которую она, много лет тому назад, застала крепко спавшей на могиле рыцаря.