В этой критической ситуации Генрих продемонстрировал все свое мастерство в качестве короля. "В невзгодах, как и в успехе, он обладал удивительным самообладанием", — с восхищением писал современный французский хронист. Если его войска терпели поражение, он неоднократно говорил им: "Вы знаете, военная судьба изменчива; но если вы хотите удачи, вам следует сохранять мужество неизменным"[81].
Генрих уже обещал, что вернется во Францию с подкреплением до середины лета, но теперь он активизировал свои усилия по сбору людей и денег. Но его финансы находились в тяжелом состоянии. Отчет, представленный ему казначеем в это время, показал, что обычные доходы королевства принесли 56.743 ф.с. 10 ш. 10¼ п. (29.79 млн. ф.с.), но его ежегодные расходы на оборону, исключая расходы на войну во Франции, составили 52.235 ф.с. 16 ш. 10½ п. (27.42 млн. ф.с.), в результате чего профицит составил в общей сложности 4.507 ф.с. 13 ш. 11¾ п. (2.37 млн. ф.с.) для оплаты всех личных расходов короля, которые, как ни странно, включали содержание артиллерии, посольств и львов, содержащихся в зверинце в лондонском Тауэре[82].
В сложившихся обстоятельствах предоставление субсидий Парламентом, собравшимся в Вестминстере в мае 1421 года, было бы чрезвычайно полезным, но важнее было добиться ратификации договора в Труа. Этот акт, однако, означал бы, что английские подданные Генриха больше не несут ответственности за финансирование войны, которую король теперь вел в качестве регента и наследника Франции. Генрих, как обычно, владея ситуацией, добился ратификации договора в обмен на отсрочку введения новых налогов до следующего Парламента. Сразу же возникшую нехватку средств ему пришлось восполнить за счет займов на сумму 36.000 ф.с. (18,9 млн. ф.с.), причем почти половину этой суммы он получил от своего дяди, Генри Бофорта, епископа Винчестерского[83].
Менее чем через 3 недели после окончания работы Парламента Генрих вернулся во Францию во главе новой армии численностью от 4.000 до 5.000 человек, заключивших краткосрочные контракты на шесть месяцев службы. Солсбери держал ситуацию в Нормандии под контролем и 21 июня он написал Генриху бодрое письмо из Аржантана, сообщая, что герцогство "находится в хорошем положении, и которое никогда не было так хорошо, как сейчас". Чтобы хоть как-то компенсировать катастрофическое поражение Кларенса в Анжу, Солсбери провел рейд до Анжера и вернулся с "самой обильной и большой добычей скота, как говорили все, кто это видел…". "Поистине, мы были в нескольких местах, и сколько бы вы ни осаждали их, ни приказывали другим осаждать их, они не могли, с Божьей милостью, продержаться против вас сколько-нибудь долгое время"[84].
Зная, что Нормандия находится в надежных руках, Генрих быстро отправился в Париж, который был в смятении. Томас Бофорт, герцог Эксетер, которого он назначил капитаном города в январе 1421 года, оказался неспособен контролировать ситуацию в городе. Несправедливо обвиненный в том, что он заперся в Бастилии после битвы при Боже и до прибытия Генриха, Томас на самом деле был вынужден отступить туда в июне, когда сам вызвал беспорядки, приказав арестовать популярного бургиньона Жана, сира де л'Иль-Адама, по подозрению в заговоре с целью предать Париж Дофину. С л'Иль-Адама сняли все обвинения и восстановили в должности только в ноябре 1423 года, но Генрих немедленно отстранил Бофорта и, понимая, что парижане вряд ли будут тепло относиться к англичанину на столь важном посту, тактично заменил его бургиньоном[85].
Теперь Генрих мог обратить свое внимание на Дофина. Карл назначил графа Бьюкена коннетаблем Франции в знак признания его роли в битве при Боже, но он проигнорировал совет своих шотландских капитанов вторгнуться в Нормандию. Вместо этого и, возможно, тем самым придав достоверность слухам об измене л'Иль-Адама, он начал кампанию из Ле-Мана в направлении Шартра, который находился менее чем в 60 милях к юго-западу от Парижа. Важные опорные пункты, включая Ножан-ле-Руа и Галлардон, пали, а сам Шартр находился в осаде. Возможно, еще более серьезным был тот факт, что с ним было 2.000 бретонских солдат, так как поражение Кларенса при Боже напугало колеблющегося герцога Бретонского, заставив его отказаться от союза с англичанами и объединиться с Дофином[86].
86
Chevalier, "Les Écossais dans les Armées de Charles VII", 88; Newhall, 279, 281–2, 277.