Те свидетели, которые были вовлечены в процесс, а затем были вынуждены давать показания 25 лет спустя на другом процессе по аннулированию приговора, прилагали экстравагантные усилия, чтобы оправдать себя и обвинить "англичан" в манипуляциях и ведении процесса. Однако из 131 судьи, заседателя и других священнослужителей, участвовавших в процессе, только восемь были англичанами, и из этих восьми только двое присутствовали более чем на трех из пятнадцати или более заседаний. Остальные, включая Кошона, были бургиньонами, и две трети из них, выпускниками Парижского Университета[351].
Все надлежащие формы суда над еретиком были соблюдены. Главный инквизитор Франции, который был задействован в суде в другом месте, назначил доминиканского монаха Жана ле Местра представлять его интересы и присоединился к Кошону в качестве второго судьи. В Домреми был послан следователь для опроса семьи, друзей и соседей Жанна; его отчеты были использованы в качестве основы для многих вопросов, заданных на последующих допросах, но они не использовались непосредственно для доказательства или опровержения обвинений, как это было на других современных процессах по ереси. Весь процесс, включая допросы, велся с подробными записями, чтобы инквизиторы могли доказать, что действовали справедливо и что Жанна сама себя разоблачила. У нее не было адвоката для защиты, но это не было исключением для того времени, и она, очевидно, отказалась от помощи, когда она была предложена 27 марта. Когда была предложена возможность пытать ее, что было обычным делом, были опрошены 12 заседателей, но они приняли решение против большинством голосов, девять против трех[352].
С 21 февраля по 3 марта 1431 года Жанну допрашивали на шести "публичных" заседаниях в замковой часовне, где аудитория полностью состояла из теологов и канонических юристов, которые присутствовали там в качестве консультантов. Еще девять допросов были проведены наедине в ее камере с 10 по 17 марта, при этом присутствовало до одиннадцати человек, и все, кроме ее охранника в последнем случае, были дознавателями или юристами. Между публичными и закрытыми заседаниями не было заметно разницы в тоне или тематике, хотя нет возможности узнать, что было опущено в официальном протоколе, поскольку это не был стенографический отчет.
Гийом Маншон, один из юристов, составивших стенограмму суда на французском языке, а позже участвовавший в переводе ее на латынь, утверждал на процессе аннулирования приговора, что другие юристы не полностью записали ответы Жанны, упустив все, что ее оправдывало; что за ней подглядывали Кошон и граф Уорик, когда она давала признательные показания; и что ее духовник раскрыл все, что она рассказала ему, следователям. Его утверждения вполне могли быть правдивыми, но очевидно, что он также отчаянно хотел избежать порицания или наказания за свою собственную роль в первом судебном процессе. Его пришлось "заставить" передать свои записи в 1456 году, и он настаивал на том, что участвовал в процессе против своей воли и из страха перед английским режимом. Его протесты звучат несколько натянуто: "Он знал и твердо верил, что если бы его не заставили англичане, то не стал бы так обращаться с [Жанной] и не отдал бы ее под суд таким образом". Он даже утверждал, что потратил свое жалование за участие в суде на миссал, "чтобы помнить о ней и молиться за нее Богу"[353].
Несмотря на все недостатки доказательств на обоих процессах, бесспорным и триумфальным является абсолютная вера Девы в божественное происхождение ее миссии и ее абсолютная убежденность в том, что голоса которые она слышала были реальными. Честная и бесхитростная, упрямая и прямая до грубости, эта 19-летняя неграмотная деревенская девушка смогла противостоять самым выдающимся европейским профессорам теологии и канонического права, но в своем отказе принять их мнение и изменить свое собственное она бросила вызов Церкви. Поэтому в глазах закона она была виновна в ереси и расколе. И подобно сотням протестантских и католических мучеников, которые обрели свою веру в конфликте с господствующей ортодоксией, она должна была либо публично признать свою неправоту, либо понести высшую меру наказания — быть сожженной на костре.