Парижане без колебаний обвинили в этом неудовлетворительном результате собственного канцлера, Луи де Люксембурга. Было отмечено, что он провел время между двумя мирными конференциями в Корбее, собирая войска в Нормандии, которые он привел в Париж в первую неделю июля. Возможно, в результате арманьякской пропаганды, горожане считали, что Альбергати и Рено де Шартр, главный арманьякский переговорщик, уже договорились и подписали мирный договор и только Луи де Люксембург, которого Бедфорд оставил за главного в свое отсутствие, отказался его подписать. Поэтому народ ненавидел Люксембурга: "Тайно говорили, а достаточно часто и открыто тоже, что если бы не он, Франция была бы в мире, так что его и его сообщников ненавидели и проклинали больше, чем когда-то императора Нерона"[414].
Это было несправедливо, поскольку парижане еще не знали, что в политике арманьяков произошел значительный сдвиг. Несмотря на ходатайство Жанны д'Арк, Артур де Ришмон так и не был принят на службу к Карлу VII, и ни для кого не было секретом, что он ненавидит Жоржа де ла Тремуя, который добился его изгнания и воцарился в качестве придворного фаворита. Зная это, Бедфорд предложил "уступить" графство Пуату брату Ришмона, герцогу Бретонскому, а также ряд сеньорий, включая Ла-Рошель, и все владения Тремуя в Пуату самому Ришмону, в надежде заручиться его поддержкой для более тесного англо-бретонского союза. Предложение было чисто формальным, так как ни одно из этих мест фактически не находилось в руках англичан, но оно должно было дать Ришмону стимул завоевать их и отомстить Тремую.
Однако Ришмон был больше заинтересован в том, чтобы заполучить земли своего ненавистного соперника менее сложным путем, и вместе с анжуйской партией замышлял свержение их общего врага. В июне 1433 года лейтенант Рауля де Гокура в Шиноне ночью тайно открыл ворота, чтобы впустить группу вооруженных заговорщиков, среди которых были бретонцы Преген де Коэтиви и Пьер де Брезе. Они вытащили Тремуя из постели, ранив его острием меча, и на вопрос перепуганного Карла VII, который решил, что они собираются совершить убийство, сообщили ему, что сделали это "ради его собственного блага и блага королевства".
Теперь все перевернулось. Тремуй был обвинен в финансовых злоупотреблениях, отстранен от должности и сослан в свой замок Сюлли. Брат королевы, Карл Анжуйский, стал новым королевским фаворитом, а Ришмон с триумфом вернулся ко двору. Анжуйско-бретонская партия вернулась к власти, что привело к возвращению к агрессивной политике времен Жанны д'Арк[415].
Возможность заключения прочного мира, которая и раньше была иллюзорной, теперь была полностью исключена, и возобновление воинственности арманьяков сделало то, чего не смогли сделать дипломатические усилия, убедив бургиньонов в том, что союз с англичанами по-прежнему отвечает их интересам. Ведь, несмотря на 6-летний мир, заключенный в 1430 году, бургундские территории повсюду подвергались нападениям, от Сен-Валери в Пикардии до Паси-сюр-Армансон в самом герцогстве Бургундском. Очевидно, что арманьякские послы были правы, когда признали, что Карл VII не может навязать обязательное перемирие своим иностранным наемникам, которые жили за счет войны и ничего не выигрывали от мира.
Летом 1433 года Филипп Бургундский отправил посольство в Англию, чтобы прозондировать почву. Его возглавлял англофил Гуго де Ланнуа, но даже он обнаружил некоторую холодность англичан по отношению к бургиньонам, которую граф Уорик объяснил прямо: "Мы, англичане, по правде говоря, очень недовольны и разочарованы тем, что, пока мой господин король был во Франции, ваш господин герцог Бургундский, не видел его и не посещал". Бедфорд выразился более мягко, пытаясь залечить разрыв между собой и бургундцем: "Клянусь верой, я обещаю вам, что мне очень неприятно, что мой шурин такого плохого мнения обо мне, ведь я не ненавижу его, он один из принцев этого мира, которого я всегда любил больше всех. И я хорошо знаю, что то, как мы себя вели, наносит большой ущерб моему господину королю и общественному благу"[416].
В депешах, которые он отправил домой, Ланнуа смог заверить Филиппа, что англичане, как он опасался, не собираются заключать сепаратный мир с арманьяками, хотя до него дошли слухи, что "определенные лица" настаивают на браке между Генрихом VI и одной из малолетних дочерей Карла VII. Это было первым реальным свидетельством того, что среди советников молодого короля были те, кто начал смотреть дальше заявленной английской цели на простое перемирие, в сторону более постоянного урегулирования. Это не было, как это характеризуют некоторые историки, появлением "фракции мира" в противовес "фракции войны", что является упрощенным взглядом, не учитывающим тот факт, что обе "партии" были одинаково преданы сохранению английского королевства Франция, но стремились достичь этой цели разными средствами. Хотя с годами это мнение становилось все более устоявшимися, явного разделения по партийному признаку никогда не было. Глостер был убежденным противником любых уступок французам и непоколебимо верил, что военный вариант — единственный путь вперед, но в этом он был практически одинок. С другой стороны, даже кардинал Бофорт и граф Саффолк, которых принято считать лидерами "фракции мира", не были склонны поддерживать что-либо большее, чем ограниченные уступки для обеспечения прочного мира, и оба сделали больше, чем большинство, для поддержки военных действий: Бофорт был главным финансистом, а Саффолк, за плечами которого уже было 13 лет непрерывной военной службы во Франции, снова вернется к оружию во время кризиса 1436 года. За исключением Глостера, вероятно, каждый влиятельный человек в королевском Совете считал, что прочный мир не может быть достигнут без дипломатических контактов с врагом. Единственным спорным моментом была цена, за которую можно было купить мир[417].