Сказанное в особенности верно в отношении тех случаев (подсчитано, что их в хронике 95), когда воспроизводится прямая речь действующих лиц[46]. Конечно, Робер де Клари черпает тут вдохновение исключительно в своей фантазии: он не мог слышать разговоры, которые вели между собой знатные сеньоры, византийские вельможи или греки из простонародья за 20 лет до описываемых событий (гл. XXI, XXII). Однако речи эти — от кратких реплик до пространных монологов и диалогов — типичный пример и образа мышления хрониста и его манеры выражать свои взгляды. В гл. LIX дож Энрико Дандоло, разгневанный неуплатой Алексеем IV денег, которые тот обещал выдать крестоносцам за оказанную услугу, бросает ему в лицо с угрозой слова: «Дрянной мальчишка, мы вытащили тебя из грязи... и мы же втолкнем тебя в грязь» (Garchons malvais, nous t’avons... gete dela et en la merde te remetrons). В гл. CXI, упоминая о надписи на одной из статуй в Константинополе, содержавшей якобы пророчество о плачевной участи, которая постигнет в Византии пришельцев с Запада, Робер де Клари формулирует это пророчество прямой речью, позволяющей представить непристойный по грубости смысл предсказания. Даже когда хронист силится творить «литературно», он не может удержаться от того, чтобы не употребить простецких (иначе он и не умеет) словечек и выражений (гл. LVIII).
В целом лексикон Робера де Клари беден. Сравнительно разнообразнее его словарный запас лишь в тех пассажах, где ему приходится говорить о наиболее близком ему предмете — о воинах-крестоносцах. Чрезвычайно существенная черта духовного и культурного облика хрониста — его наблюдательность, острота социального зрения. Робер де Клари отчетливо видит различия в общественном положении участников крестового похода[47]. Он выделяет среди них несколько основных категорий. Это прежде всего «могущественные и знатные бароны», предводители крестоносцев, лица высокого происхождения, богатые и влиятельные, те, по отношению к которым хронист, как будет показано далее, питает открытую неприязнь (li baron, li haut baron, li haut homme, li rike homme haut); затем «знатные рыцари» и «бедные рыцари» (chevaliers haus hommes и les povres chevaliers), т. е. все те, кто хотя и принадлежал к феодальной аристократии, но занимал более низкие ступени на ее иерархической лестнице, не пользуясь ни политическим весом, ни имущественным достатком; далее идет «меньшой народ войска» (menu gens или quemun de l’ost), куда относились оруженосцы (serjans — гл. LXII), конные (а cheval — гл. LXVI, XCVIII и др.) и пешие (а pie — гл. XLV, XLVII, LXII и др.). Конные оруженосцы — более высокая социальная группа по сравнению с пешими, следующая тотчас после chevaliers: по договору с Венецией плата за перевозку рыцаря составляла 4 марки (гл. XI), за конного оруженосца — 2 марки (Там же); говоря о распределении константинопольской добычи, Робер называет serjans a cheval поименно (гл. XCVIII). Наконец, упоминается масса людей, сопровождавших войско — «низший люд» (bas gens): это обслуга, например: повара (cuisiniers — гл. XLV), конюхи, охранявшие лошадей (garchons qui les chevaux gardoient — гл. XLV), щитоносцы (те самые — по два на каждого рыцаря, — о которых упоминает Жоффруа де Виллардуэн в V гл. своих записок), а также женщины и дети, следовавшие за родичами (гл. XCVIII), и, наконец, женщины легкого поведения (гл. LXXIII).
Сказанное выше о точности лексических нюансов в словаре нашего автора верно и для случаев, где он старается разъяснить употребляемые им военные термины, которые не всеми могли быть поняты: арьергард (гл. XLV), юиссье (гл. XLIII), командир боевого отряда (maistre-meneur de la bataille — гл. XLVII). В то же время Робер де Клари не слишком задерживается на церковных понятиях — потому ли, что они хорошо знакомы его аудитории, либо оттого, быть может, что он и сам не представлял себе как следует их значения[48], а если подчас пытался выказывать свою «образованность», то допускал явные ляпсусы (так, св. Софию в Константинополе он отождествлял с христианской троицей — гл. LXXXV)[49].
46
Введение прямой речи как способ драматизации повествования — прием, широко применявшийся и в chansons de geste, и в художественной прозе, и в хронографии. См.:
47
Подробный анализ см.:
48
См.: