Первые нефы подошли к городу, и встали на якорь, и поджидали других. И на следующий день поутру была прекрасная и ясная погода, и подошли все галеры и юиссье вместе с прочими нефами, которые плыли позади; и ворвались с ходу в гавань, и разорвали цепь, которая была очень прочная и хорошо скована; и они высадились на сушу таким образом, что гавань оказалась за ними, а они — у города. И вы могли бы узреть тогда многих рыцарей и многих оруженосцев, выходивших из нефов и выводивших из юиссье множество добрых коней, а также узреть множество богатых шатров и множество палаток. Так расположилось войско, и Задар был осажден в праздник св. Мартина[189].
К этому времени прибыли не все бароны: так, не явился еще маркиз Монферратский, он оставался позади из-за одного дела, которое у него имелось. Этьен Першский остался больным в Венеции, а также Матье де Монморанси. А когда они выздоровели, то Матье де Монморанси отправился к войску в Задаре. Однако Этьен Першский не поступил столь же хорошо, ибо он оставил войско и отправился в Пуй[190]. С ним поехали Ротру де Монфор и Ив де ла Жай и многие другие, которых сильно порицали за это[191], и в мартовский переезд они направились в Сирию[192].
[ОСАДА И ВЗЯТИЕ ЗАДАРА (12—24 ноября 1202 г.)]
На другой день после праздника св. Мартина[193] из Задара вышли люди и направились для переговоров к дожу Венеции, который был в своем шатре, и сказали ему, что сдадут город и все свое добро на его милость, лишь бы им пощадили жизнь[194]. А дож сказал, что не заключит ни такого, ни какого-либо иного договора иначе как с согласия графов и баронов и что он пойдет переговорить об этом.
Пока он отправился переговорить с графами и баронами, та часть пилигримов, о которой вы уже слышали раньше и которая хотела, чтобы войско распалось, завязала переговоры с задарскими послами и сказала им: «Почему вы хотите сдавать свой город? Пилигримы не нападут на вас, и вам нечего их опасаться. Если вы в состоянии защищаться от венецианцев, то можете быть спокойными». И вот послы выбрали одного из самих пилигримов по имени Роберт де Бов[195], который подошел к городским стенам и сказал жителям то же самое. И возвратились послы в город, а соглашение так и не было достигнуто.
Когда дож Венеции явился к графам и баронам, то сказал им: «Сеньоры, те, кто в городе, хотят сдать его на мою милость при условии, что им пощадят жизнь; но я не заключу ни такого, ни какого-нибудь другого договора иначе как по вашему совету». И бароны ответили ему: «Сеньор, мы советуем вам заключить его, и мы просим вас об этом». И он сказал, что так и поступит. И они все вместе отправились в шатер дожа, чтобы заключить договор, и обнаружили, что по совету тех, кто хотел распадения войска, послы ушли оттуда.
И тогда встал некий аббат из Во, из ордена цистерцианцев[196], и сказал им «Сеньоры, я запрещаю вам именем римского апостолика[197] нападать на этот город, ибо в нем живут христиане[198], а ведь вы пилигримы». И когда дож это услышал, он сильно рассердился и разгневался, и сказал графам и баронам: «Сеньоры, я собирался заключить соглашение с этим городом, чтобы он сдался на мою милость, а ваши люди мне помешали; но вы же уговорились со мной, что поможете мне его завоевать, и я требую от вас сделать это[199]».
Тотчас графы и бароны и те, кто держал их сторону, переговорили между собой и сказали: «Они нанесли нам дерзкое оскорбление, те, кто порушил это соглашение; и не проходило еще ни одного дня, когда бы они ни старались разъединить эту рать. Мы опозорены, коли не поможем взять город». И они пришли к дожу и сказали ему: «Сеньор, мы пособим вам взять город назло тем, кто воспротивился этому»[200].
Так было принято решение. И поутру[201] они расположились перед городскими воротами и расставили свои камнеметательницы, мангоньо и другие свои орудия, которых у них имелось предостаточно[202]. А над морем они подняли мостики на нефах[203]. И тогда камнеметательницы начали забрасывать камнями город и бить по стенам и башням. Приступ этот длился таким образом около пяти дней. И тогда они подослали к одной из башен своих людей для подкопа, и те начали вести подкоп стены. И когда увидели это те, кто был в городе, они стали просить о соглашении точно таком же, которое отвергли по совету тех, кто хотел, чтобы рать распалась.
189
Иными словами, осада началась сразу же по прибытии сюда крестоносцев, т. е. месяц с небольшим спустя после отплытия флота из Венеции.
190
По сообщению автора хроники «Константинопольское опустошение», корабль Этьена Першского «Фиалка» затонул при выходе из Венеции.
191
Вероятно, «уклонившиеся» не доверяли Венеции и не намеревались рисковать жизнью ради ее корыстных интересов, предпочитая отстаивать собственные интересы на Востоке.
192
«Мартовский переезд» — обычно паломники отплывали в Сирию дважды в год: весной (это и называлось «passage de Mars») и летом — в августе, во время праздника св. Иоанна («августовский переезд», или «переезд св. Иоанна» — «passage de Saint-Jean», или «passage d’aout»). Упоминаемые хронистом рыцари отправились на Восток в марте 1202 г.
193
То есть 12 ноября 1202 г. Цистерцианский монах-хронист Пьер Во де Сернэй в своей «Истории альбигойцев» передает другую версию событий, излагаемых Виллардуэном в § 80—84 и связанных с поведением тех, кого в войске «сильно порицали». Этот хронист (он был племянником аббата Гюи Во де Сернэй, крестоносца) рассказывает, что Симон де Монфор и сам он (аббат Гюи Во де Сернэй) выступили против осады Задара; вместе со своими людьми они расположились лагерем на некотором расстоянии от города; при этом аббат Гюи прочитал в совете военачальников-крестоносцев послание Иннокентия III, запрещавшее нападать на христианский город.
194
Очевидно, задарцы готовы были подчинить свой город Венеции, лишь бы избежать грабежей и кровопролития, которыми угрожали крестоносцы, если их действия, как можно было предполагать, увенчаются успехом.
195
В свидетельствах латинских хронистов об «оппозиции», проявившейся в крестоносном войске, имеются несовпадения. По данным Робера де Клари (гл. XIV), «оппозицию» возглавляли граф Симон де Монфор (что согласуется с известиями Пьера Во де Сернэй, автора «Истории альбигойцев») и Ангерран де Бов. Виллардуэн называет в качестве второго предводителя той партии, которая противилась захвату Задара, Робера де Бов, чье поведение он освещает в явно неодобрительном тоне. Ангерран де Бов вскоре уехал в Венгрию, так как не разделял проектов венецианской олигархии и баронской верхушки, добивавшихся у папы «прощения» за захват Задара. Робер де Бов находился вместе с епископом Нивелоном Суассонским в составе посольства, направленного крестоносцами после захвата Задара в Рим (§ 105), откуда, не возвратившись в войско «пилигримов», уехал в Сирию (§ 106).
196
Гюи, глава обители цистерцианского ордена в Во де Сернэй. Позже в знак протеста против вмешательства крестоносцев в греческие дела уехал в Венгрию.
197
Иннокентий III наверняка знал о предстоявшем походе против Задара. В октябре 1202 г. его известил об этом легат римской курии, прикомандированный к войску крестоносцев, кардинал Пьетро Капуанский, который, по словам папского биографа, «ясно открыл папе злое намерение венецианцев». Возможно, что папа был информирован о подготовке войны против Задара и Бонифацием Монферратским, посетившем Рим одновременно с легатом. Туда же, кстати, отправились и гонцы от тех крестоносцев, которые, как записал в своей хронике эльзасский монах Гантер Пэрисский, считали «недопустимым для христиан... обрушиваться на христиан же убийствами, грабежами, пожарами».
198
Как упоминал позже в одном из своих писем Иннокентий III, жители Задара, чтобы дать знать «пилигримам» о том, что он является христианским городом, вывесили на его стенах и башнях иконы и знаки креста. Мало того, судя по сведениям Робера де Клари (гл. XIV), задарцы заручились папской грамотой, угрожавшей отлучением всякому, кто нападет на город; они переслали эту грамоту дожу и предводителям крестоносцев — в надежде предотвратить осаду и приступ своего города. Возможно, именно на эту грамоту указывал аббат Гюи Во де Сернэй, когда пытался именем папы воспрепятствовать нападению на Задар.
199
В гораздо более категоричной и жесткой форме изображает позицию дожа Энрико Дандоло пикардийский хронист Робер де Клари. По его словам, дож заявил будто бы следующее: «Сеньоры, знайте, что я ни под каким видом не откажусь отомстить им, даже ради апостолика» (гл. XIV). Виллардуэн же как бы перекладывает ответственность за происшедшие впоследствии события на тех крестоносцев, которые советовали задарцам ничего не опасаться со стороны «пилигримов», поскольку если город не будет вынужден одними лишь венецианцами к сопротивлению, то у жителей вообще не возникнет необходимости прибегать к силе: ведь папа римский запретил «пилигримам» нападать на христианский город и т. д. Иными словами, во всем случившемся виноваты, по Виллардуэну, именно противники венецианских планов, дезориентировавшие задарцев и сорвавшие наметившееся было мирное урегулирование.
200
Текст, который еще раз свидетельствует о том, что, по-видимому, крестоносцы, сопротивлявшиеся планам дожа, составляли довольно обширную группировку в войске «пилигримов».
202
Согласно хронике «Константинопольское опустошение», осада велась весьма ожесточенно «с суши и с моря», в ход была пущена вся «осадная техника» — свыше 150 камнеметов и «масса других орудий», которой располагали захватчики; Гунтер Пэрисский также замечает, что они осадили Задар, «наведя большой страх и произведя ужасающий шум», правда, с его точки зрения, сделали это лишь потому, что хотели, не откладывая, покончить «с неприятным и ненавистным для них самих делом». Вообще, судя по рассказу этого хрониста, если крестоносцы в течение трех дней овладели городом, то, собственно, не столько благодаря активным действиям против него, сколько посредством угроз, не учинив ни убийств, ни кровопролития. В свете весьма откровенного повествования Виллардуэна попытки такого рода обнаруживают свою явную несостоятельность.
203
Les eschieles (букв. «лестницы» — перекидные мостики, сооружавшиеся из деревянных рангоутов (или нок-рей, т. е. длинных перекладин), которыми крепились к мачтам треугольные («латинские») паруса, оснащавшие обычно венецианские, как и другие итальянские, корабли. На каждом мостике могли поместиться три-четыре воина. Взбирались на эти мостики по ступенькам (отсюда название); каждый мостик был огражден по бокам барьером из грубой, плотной холщевой ткани, защищавшей воинов от стрел противника. Мостик перебрасывался над морем с носовой части судна и имел в длину то ли сотню «стоп» (судя по письму графа Гюга де Сен-Поля герцогу Анри Лувенскому), то ли «сорок туаз и более того», по данным Робера де Клари (туаза равнялась примерно шести футам). Эти приспособления довольно подробно описаны также Гунтером Пэрисским, составлявшим свою хронику со слов очевидца событий Четвертого крестового похода.