Ее единственной целью было бросить ненавистный род занятий, а сейчас она должна лечь под мужчину и снова участвовать в акте, который не был актом любви.
Верити испытывала настоящий ужас перед будущим, неужели она никогда не станет свободной и вечно должна будет изображать Сорайю. Не в силах больше переносить эту муку она резко отбросила простыню в сторону и снова легла.
– Продолжайте, – сдавленно произнесла она и закрыла глаза. Она не добавит к его торжеству просьбу о пощаде. – Берите меня.
Будь он проклят, его нельзя смутить такими представлениями. Ответом был лишь иронический смех.
– О нет, мадам. Это слишком просто.
Она прижала к бокам сжатые кулаки и приказала себе вынести и это.
Она не смотрела на него. В этом не было необходимости, она уже знала, как он выглядит голым.
Высокий, худощавый, с мощными мускулами прирожденного фехтовальщика. Негустая поросль черных волос на груди.
Тело Кайлмора говорило о бурных, даже неукротимых страстях. Хотя никогда раньше, находясь с нею, он не терял самообладания.
До этой ночи.
То, что должно было произойти, не имело даже и легкого налета обходительности или цивилизованности. Герцог хотел утвердить свое право на собственность самым примитивным способом. Верити почувствовала, как осел матрас, когда Кайлмор опустился на постель, затем жар его тела, который, каким бы знакомым он ни был, потряс ее.
– Продолжаешь притворяться, что тебе этого не хочется, – сухо заметил он.
– Это не притворство. – Она все еще не хотела смотреть на него.
Если она не будет видеть его, то, возможно, ей удастся избежать его влияния.
– Нет, притворство, – настаивал он.
Одним мощным рывком он разорвал ее рубашку от ворота до подола, обнажив тело, такой обнаженной он видел ее и раньше не один раз. Она поборола в себе инстинктивное желание прикрыться руками или простыней.
В свете свечи Верити увидела его напряженное и решительное лицо. Она никогда не видела его таким. На лице герцога она всегда видела приятное предвкушение удовольствия, но сейчас в нем не было никакой радости. У нее мелькнула странная мысль, что он боролся с самим собой, поэтому и пришел к ней разгневанным.
– Все, что вы возьмете, вы возьмете как вор, – с горечью сказала она.
Ее оскорбление возмутило герцога, его синие глаза сузились. Но было уже поздно сомневаться, разумно ли она поступает, насмехаясь над человеком, по милости которого оказалась в таком тяжелом положении.
– Я не вор, мадам, – грубо возразил он.
Затем его пристальный взгляд потемнел от какого-то мимолетного бурного чувства, а голос смягчился до бархатного обольщающего шепота:
– Верити, подумай, что ты делаешь. Так не должно быть. Мы вместе познали наслаждение, которое было чудом.
«Наслаждение». Слово поразило ее как удар кинжала, а внутри словно развязался какой-то узел, вызвав полные восторга воспоминания о слиянии их тел. Множество знакомых ощущений словно сговорились уничтожить ее. Чистота его запаха, манящий жар его тела, его проклятая колдовская красота.
– Под этим подразумевается то, что дается по доброй воле, – сквозь зубы сказала она, – Вы знаете, это никогда не было добровольным.
– Я знаю, что это всегда было добровольным. – От угрозы, прозвучавшей в его тихом голосе, но отнюдь не от отвращения, по ее телу пробежала дрожь.
О, как Верити хотелось чувствовать одно лишь отвращение.
– Никогда.
Прости ее, Господи, за ложь.
Он нахмурил брови, и она была настолько глупа, что увидела не гнев, а печаль на его лице.
– Ладно, если я вынужден взять тебя как вор, то я буду вором.
Он раздвинул ее ноги и грубым толчком вошел в нее.
Не было никаких ласк. Верити напряглась, но ее предательское тело уже было готово принять его.
Он с силой вошел в нее и издал стон, горечью поражения отозвавшийся в ее сердце. Долгие минуты она лежала придавленная им. Весь мир сжался до величины мужчины, лежавшего на ней. Его вес давил на нее, не давая и пошевельнуться.
Казалось, он вечно будет в судорогах лежать на ней, но Кайлмор снова издал стон и скатился с нее.
Вот и все. Он овладел ею быстро, небрежно, безвозвратно. Она снова была любовницей герцога Кайлмора, и ей хотелось умереть.
Долго, почти целую вечность Верити не могла свободно вздохнуть. Ей необходимо вымыться. Медленно, словно старуха, она встала с кровати.
Он достаточно пришел в себя, чтобы заметить ее движения, и, протянув руку, схватил ее.
– Куда это ты идешь? – Он приподнялся на локте и посмотрел на нее. – Если ты убежишь из долины, то умрешь в горах. Это суровая страна, и люди, не знающие ее, здесь не выживают.
Она думала, что теперь он будет торжествовать и злорадствовать. Ведь он потратил столько сил на то, чтобы снова положить ее в свою постель. Но герцог говорил безжизненно, голосом, лишенным каких-либо чувств.
– Я не собираюсь бежать, – уныло сказала она, бездумно натягивая на себя остатки рубашки, как будто была девушкой, которую лишили невинности.
Смешная мысль, мрачно подумала Верити. Но ей не хотелось смеяться. Ей хотелось плакать так, как плакала она, когда впервые продала себя.
Дрожащими руками она зажгла свечу и вышла из комнаты.
Глава 10
Нетвердыми шагами Верити спустилась вниз и добралась до кухни. Огонь, разведенный в печи, давал достаточно света, и Верити, наполнив котелок, согрела воду. Разорванная рубашка плохо защищала от ночного холода, но Верити настолько оцепенела, что почти не чувствовала холода. Между ног она ощущала оставшееся там мокрое, липкое семя Кайлмора.
Ощущение было необычным. Никогда прежде герцог не делал этого. В Лондоне они пользовались презервативами, или она удовлетворяла его каким-нибудь другим способом. Старая куртизанка, с которой Верити познакомилась в Париже, научила ее всем хитростям своей профессии.
Но в эту ночь Кайлмора не волновало, что Верити могла зачать незаконнорожденного ребенка. Может быть, это было частью ее наказания. Герцог хотел оставить ей что-то, что постоянно напоминало бы ей о нем.
Она машинально налила теплую воду в таз и начала мыться. Простая обыденность ее занятия извлекла душу из страшного ада. Но ей было невыносимо вспоминать тот момент, когда он овладел ее телом.
Дрожащими руками, Верити вытерлась обрывками рубашки и бросила их в огонь. Чтобы прикрыть голое тело, Верити вытащила из кипы только что выстиранного белья мужскую рубашку, по всей вероятности принадлежавшую Хэмишу. Выплеснула грязную воду и зажгла свечу, а затем отправилась на поиски ночлега. Еще утром она заметила комнату на верхнем этаже, там стояла грубо сколоченная кровать.
Медленно, с усилием, хотя Кайлмор не причинил ей никакой боли, она поднялась по лестнице. Верити было страшно, но страх был какой-то странный, неопределенный, как и те смутные чувства, владевшие ею, когда она уходила от герцога. Может быть, он поджидает ее наверху, у лестницы, чтобы снова силой затащить в свою постель. Но к счастью, она добралась до скромной комнатки, никого не встретив.
Верити натянула одеяло на свое дрожащее тело. Только теперь, укрывшись в мнимой безопасности на этой узкой кровати, она дала волю слезам и захлебнулась громкими душераздирающими рыданиями, вырывавшимися из ее горла. Рыданиями слишком громкими и слишком горестными, чтобы заглушить их подушкой.
Он так хладнокровно овладел ею, с таким равнодушием, как будто она была его собственностью. Когда она была его любовницей, он никогда не обращался с нею так грубо. Тогда он хотел, чтобы она разделяла с ним наслаждение.
Но в эту ночь он как будто ненавидел ее.
Она чувствовала презрение в каждом его жесте. И невзирая на это, ее предательское тело трепетало, откликаясь на его страсть, и это не было притворством опытной Сорайи, а только откликом одинокой души Верити.
Кайлмор пошевелился и, просыпаясь, удивленно что-то проворчал. Он лежал один в постели Верити, и в воздухе еще стоял запах их слившихся тел.