Выбрать главу

Мы проходили по таким местам, где нам встречались следы прежних стоянок и валялись откупоренные жестянки, но мы тщетно искали каких-нибудь остатков. У Иверсена так сильно болели ноги, что эта боль заставляла его забывать о голоде, но я думал за нас двоих. Быстро наступающая темнота еще усиливала мои страдания. Я еле передвигал ноги и шел в полусознательном состоянии. Только когда мне казалось, что я вижу вдали мыс Семнадцати километров, где должен был находиться склад, то во мне пробуждалась энергия. Я ускорял шаги, думая о запасах, которые там находятся. Но все мысы были похожи один на другой, и вскоре я убеждался в своей ошибке!

Везде мы встречали следы пребывания людей, то древние следы из времен эскимосов, то позднейшие следы датской экспедиции. Но все наши поиски чего-нибудь съестного оставались без результата. Мы знали прекрасно, что во время санных экспедиций никогда не забывают припасов, и, все-таки, мы не могли удержаться и постоянно искали чего-нибудь, переворачивая жестянки и осматривая все камешки, не завалился ли куда-нибудь кусочек сухаря.

Мы проходили один мыс за другим. Все так похожи друг на друга, что, в конце концов, мы совершенно запутались.

В одну ночь, когда мы улеглись прямо на холодной земле, под защитой камней, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться, Иверсен вдруг разбудил меня. Он не мог спать от боли в ноге, и поэтому ощущал холод сильнее, чем я. Мне не хотелось вставать, но он умолял меня идти, несмотря на темноту. Было холодно, 15 градусов, и дул довольно сильный ветер. Небо со своими бесчисленными сверкающими звездами казалось мне холоднее, чем когда-либо. Совсем низко над южным горизонтом стояла луна, красная и холодная. Жутко было здесь, с этим нельзя было не согласиться, но мысль идти в такой ужасной темноте, когда ничего нельзя было рассмотреть в десяти шагах, просто приводила меня в содрогание. Однако, Иверсену было хуже, и я замечал, что под влиянием боли в ноге, холода, голода и усталости, ум его слегка помутился. У него была только одна мысль: идти вперед, все вперед! Он умолял меня: „Пойдем совсем тихо, но все- таки будем идти дальше!..“ И мы пошли, спотыкаясь в темноте и ощупывая дорогу палкой…

Наконец, после нескольких часов такой ходьбы, мы увидели сквозь тьму неясные очертания холма. Это был холм мыса Семнадцати километров. На этот раз фантазия не обманула нас! Скоро мы увидели опять те же следы прежней стоянки эскимосов на берегу, которые мы видели прошлой осенью.

Я вспомнил, что тут я видел тогда ящики, оставленные датской экспедицией. Я тотчас же принялся искать и, в самом деле, нашел две жестянки мясного экстракта и жестянку с гороховой колбасой. Я быстро развел огонь из остатков ящика и сварил суп. Мы медленно ели его, наслаждаясь каждым глотком.

Мы медленно ели, наслаждаясь каждым глотком.

Просто удивительно, какое магическое действие оказала тарелка горохового супа на наш ослабленный организм. Мы почувствовали себя снова здоровыми и крепкими!

Как приятно было греться у костра и быть сытым наконец! В первый раз, после стольких дней, мы могли не говорить и не думать о еде! Но, хотя нам было хорошо здесь, мы все же не могли тут оставаться. Дрова все сгорели, и солнце поднималось высоко. Пора было снова выступать в поход!

После пятичасовой ходьбы, мы, наконец, взобрались на последнюю возвышенность и увидели далеко внизу Датскую гавань и домик на берегу…»

Весна и лето ничего не принесли им. В августе месяце снова начались морозы, и море покрылось льдом. Надежда на избавление окончательно рухнула, и приходилось готовиться к третьей зиме. Пока еще было возможно, они решили совершить небольшое путешествие к югу, в гавань Бас-Рок на островке Пенделум. Каково же было их удивление, когда они увидели там на берегу хижину и высокий шест с крестом на верхушке! Выломав дверь в хижину, Миккельсен нашел в ней письмо лейтенанта Лауба с «Алабамы» к китоловам и другое письмо китоловов, заходивших сюда, а также сообщение капитана шхуны «Лаура» о том, что он заходил сюда. Это последнее известие так подействовало на несчастных путешественников, что они совершенно упали духом. Ведь письмо капитана было помечено 23 июля 1911 года, а в этот день они как раз сидели на острове Шаннон и ждали судна! Между тем, судно находилось здесь — всего на расстоянии тридцати километров. Только тридцать километров отделяли их от общения с людьми и возвращения на родину!

«Мы были так подавлены этим открытием, что не могли выговорить ни слова, — рассказывает Миккельсен. — Мы молча присели на ящик, а в ушах у нас звучали слова: „30 километров! 30 километров! 30 километров! 30 километров!“ Это небольшое пространство разрушило все наши надежды. И мы упрекали себя за то, что не догадались проехать сюда весной и оставить здесь записочку! Но кто же мог предполагать это?»

Они остались зимовать в гавани Бас-Рока, и эта третья зима была для них особенно тяжела. Съестных припасов оставалось мало, и приходилось очень экономить, а зимняя полярная ночь казалась бесконечной. Кроме того, запас пороха и дроби сильно истощился, а между тем вокруг их хижины постоянно бродили медведи, волки и целые стада лисиц. И не один раз медведи, чувствуя поживу, нападали на жилище путешественников.

«Холодно, мрачно и уныло в доме, — рассказывает Миккельсен. — Мы стараемся сохранить бодрость духа, делаем вид, что все этого ожидали, но нам трудно обманывать себя. Мы уже давно прочли два или три раза все, что можно было прочесть, давно переговорили обо всем и знаем заранее, что скажет каждый из нас, когда начинаем разговор о каком-нибудь предмете. Нам надоело слышать голос друг друга и шутливые замечания, все одни и те же, повторяемые бесчисленное множество раз!

Иногда, чувствуя, что нет сил больше терпеть, я выходил на мороз. Но было слишком холодно, и я снова возвращался в дом. Мы заводим граммофон и радуемся, что слышим другие голоса. Правду сказать, граммофон шипит, скрипит и фальшивит, но что за беда? Зато мы всякий раз слышим старые песни, исполненные по-новому. Во всяком случае, это какое-нибудь разнообразие, а то здесь мы умираем от тоски. Как переживем мы зиму? Ведь осталось еще целых триста дней!..

Томительное однообразие нашей жизни нарушилось только однажды забавным приключением. Мне снилась железная дорога, и когда я проснулся среди ночи, то никак не мог понять, где я нахожусь. Я продолжал слушать какой-то шум, — что бы это такое было? И вдруг я понял! Это был медведь, который царапался в дверь.

Я разбудил Иверсена, и у меня волосы поднялись дыбом, когда он убежденным голосом проговорил:

— Чорт возьми! Да ведь он здесь… в доме!..

Я ощупью шарил в темноте около койки, ища свой нож, — единственное оружие, которое находилось у меня под рукой, так как ружья наши висели у двери, где стоял медведь. Иверсен тоже приготовился к нападению и, пока я с лихорадочной торопливостью зажигал спичку, он бросил чулок б медведя, крикнув: „Убирайся!..“ Правду сказать, положение было неприятное. Наконец, спичка загорелась, и все разъяснилось. Я громко расхохотался. Иверсен спросонок принял тушу убитого мускусного быка за медведя!