История заключалась в следующем: умерший от отравы французский генерал победоносно возвратился и рассеял чудесным образом самых опасных противников; но это его тень вернулась, чтобы вести армию к победе и возвратить французской нации прежнюю славу.
Несмотря на большую таинственность, с которой все это передавалось, несколько мушкетеров и гренадеров услышали сказку и сильно рассердились. Между тем многие из них готовы были поверить слуху, до того их командир казался им непохожим на себя. Они так хорошо знали его свободный ум, дружелюбную веселость во время сражений. Он умел лучше всякого другого заставить забыть труды своей улыбкой или лестным словом, внушить безумное рвение взглядом, в котором блестела отвага. На этот раз он выказал неумолимую строгость, был нем вне распоряжений, казалось, никого не видел; и лицо его было так холодно и бледно, что в самом деле минутами оно принимало такое выражение, что им казалось, будто ими руководит привидение.
В палатку бросают робкие боязливые взгляды, несмотря на блеск солнца, мало способствующий появлению привидений среди лучезарной равнины.
Между тем в палатке не происходит ничего необыкновенного. К генералу подошел Кержан и глубоко поклонился ему.
— Г-н маркиз! — сказал он. — У меня есть к вам просьба; но сначала я хочу просить у вас моего помилования. Я так провинился перед вами, что не смею, ради моего прощения, обращаться к снисхождению искренней дружбы, которой я больше не достоин.
— То, что вы могли сделать против меня, было на благо нации, — сказал Бюсси. — И с этим надо вас поздравить.
— Я донес на вас моему дяде, — вскричал Кержан с горечью. — Я обвинил вас в трусости!
Бледность Бюсси удвоилась, но он спокойно ответил:
— Ну так что ж, разве я не был изменником? Что это произошло благодаря предательскому действию яда — это вас не касается, и вашей обязанностью было предупредить Дюплэ.
— Я лживо служил вам, имея уже в руках грамоту на командование вместо вас. Я хочу, чтобы вы знали всю мою низость.
И он протянул ему сложенный пергамент.
— Вы очень умно поступили, — сказал Бюсси, отталкивая бумагу. — Спрячьте хорошенько эту бумагу на случай, когда я изменю своему долгу.
Кержан испугался холодной мягкости, с которой отвечал ему маркиз, почти не глядя на него. Он понимал, что за этим спокойствием не скрывалось ни гнева, ни злобы, но что это все-таки не было великодушным, дружеским прощением.
— Умоляю вас! — сказал он. — Теперь, когда, благодаря вашей храбрости, наше государство восстановлено прочнее, чем когда-либо, подумайте о себе: болезнь еще не оставила вас.
— Раз честь спасена, до остального нам нет дела. Но, мне кажется, вы хотели о чем-то просить меня?
— Моя сестра Луиза выходит замуж за г-на де Морасена. Меня ждут на свадьбу в Пондишери, и я прошу отпуска на несколько недель.
— Вы совершенно правы, располагайте нужным вам временем. Можете уехать завтра же, если хотите.
— Честь имею кланяться, генерал.
Бюсси протянул ему руку.
— Да хранит вас Бог! — сказал он.
— Что с ним такое? — спрашивал Кержан сам себя, удаляясь. — Можно подумать, что этот ужасный яд, оставив жизнь его телу, убил его душу. Нет сомнения, что весь мир ему безразличен, он кажется больше неспособным проявлять какие-нибудь чувства, ни радость, ни любовь, ни ненависть, ни гнев. Его присутствие обдало меня могильным холодом.
На поле раздался барабанный бой и звон кимвалов среди криков толпы. Приближался царь в сопровождении министра, чтобы встретить у ворот вновь завоеванной столицы победителя, который только что спас его, и публично воздать ему почести.
Салабет-Синг бросился в объятия Бюсси, который сделал большое усилие, чтобы вызвать улыбку на своем лице.
— Ах, брат мой! — вскричал юный царь, плача от волнения. — Видеть тебя живым — вот настоящее торжество для меня; за него я с радостью отдал бы все другие.
— Твое сердце ни на минуту не изменило тебе, я это знаю, — сказал Бюсси. — Ты один извинил мое безумие, опечалясь, вместо того, чтобы рассердиться; я также вырвался из рук смерти, чтобы придти защитить твой трон, который изменники хотели низвергнуть.
— Как я счастлив, что опять нахожусь под твоей защитой! — сказал царь.
— Покуда я жив, ты не будешь чувствовать недостатка в ней. Тем не менее будь настороже; худший из изменников ближе к тебе, чем ты думаешь.