Я работаю часами, перебирая всех сотрудников службы безопасности и копаясь в дерьме, которое лежит на поверхности, чтобы найти то, о чем они не хотят, чтобы люди знали. У каждого что-то есть. Никто из нас на земле не святой.
И тут я добираюсь до Энди Батгейта. Сначала кажется, что ничего страшного не происходит, но потом я натыкаюсь на кое-что. Энди был усыновлен. Интересно.
Что-то во мне побуждает меня пробираться дальше по этой кроличьей норе. Интуиция подсказывает, что здесь что-то есть, и обычно она не ошибается. Проходит некоторое время - слишком долгое, чтобы ничего не найти, - но в конце концов я делаю прорыв и узнаю, что биологические родители Энди законно изменили его имя, когда он был еще младенцем. Энди Батгейт родился Андреем Бабаевым.
Мои пальцы летают по клавиатуре, и я нахожу его оригинальное имя, указанное в нескольких русских общественных организациях в качестве члена, когда он учился в средней школе. Похоже, Энди очень гордится своим русским наследием. А когда я нахожу секретный банковский счет, на который была переведена крупная сумма денег, я уверен, что теперь знаю, кто стоит за угрозами в адрес Арии - русские.
Вопрос в том, кто стоит за угрозами Арии - Павловы, Васильевы, Аминовы или Волковы.
Утром я рассказываю Арии о своих находках, и, кажется, она чувствует некоторое облегчение.
— Тебе все равно нужно быть осторожной. Мы не знаем, какая семья за этим стоит, и есть вероятность, что я могу ошибаться, так что тебе нужно быть бдительной.
Она кивает, запихивая последние вещи в сумку. — Я знаю. Я просто счастлива, что теперь мне не нужно беспокоиться о Бьянке или Доме. Я могу расслабиться, когда они рядом, и просто побыть с друзьями.
Моя челюсть сжимается при упоминании имени Дома, но я ничего не говорю. Арии нужно счастье без стресса, и если это означает дружбу с парнем, я должен отключить инстинкт, требующий, чтобы она не дружила с ним.
— Нам пора идти. Машина будет ждать внизу.
Я беру ее сумку.
Мы поднимаемся на лифте в вестибюль отеля и выходим на тротуар, где нас ждет тот же водитель, который нас забрал. Он открывает заднюю дверь для Арии, а затем забирает у меня сумки. Прежде чем сесть на заднее сиденье, я оглядываю улицу. Не заметив ничего подозрительного, я проскальзываю внутрь.
Мои инстинкты еще больше обострились, когда я понял, кто наш враг.
Когда машина отъезжает от обочины, я выглядываю из багажника и поворачиваюсь к Арии.
— Вчера вечером я отправил сообщение водителю, чтобы он знал, что нам нужно сделать остановку по пути к вертолетной площадке для "плана Б". — Ее щеки розовеют, и я добавляю: — Он не знает, для чего мы остановимся, только где мы остановимся. Рядом с вертолетной площадкой есть аптека.
— Хорошо, — тихо говорит она.
Она все еще кажется такой застенчивой и необычно молчаливой по поводу всего этого инцидента. Мне хочется сказать ей, что мне все равно, если она забеременеет, но я не хочу ее отпугивать. Она моложе меня, и хотя я уже знаю, что она для меня, она может чувствовать себя иначе. Я не хочу отталкивать ее, пугая.
Я смотрю на пробки позади нас и замечаю тот же бордовый седан, который я видел, когда мы только отъехали от отеля, все еще в двух машинах позади нас. Я опускаю защитную шторку между нами и водителем. — Поверните направо, а потом еще раз направо.
Водитель не спрашивает, почему, просто встречает мой взгляд в зеркале заднего вида и кивает.
— Что происходит? — спрашивает Ария.
Ненавижу нотки страха в ее голосе.
— Просто проверяю теорию, — говорю я.
Водитель поворачивает направо, и машина следует за ним. Я снова встречаюсь взглядом с водителем в зеркале заднего вида, и он кивает, очевидно, заметив мое беспокойство за себя.
— Пристегнись, — говорю я Арии, пристегивая свой ремень к груди.
— Все в порядке?
Я беру ее за руку. — Все будет.
Когда машина снова едет за нами, делая очередной поворот направо, по сути, уводя нас в противоположном направлении, я тихо ругаюсь.
— Ты знаешь, что делать, — говорю я водителю, и он ускоряется.
Рука Арии напрягается в моей, и я сжимаю ее. — Что происходит?
— За нами кто-то следит. Он собирается заставить их потерять наш след.
Теперь уже не остановиться, и мне интересно, как к этому отнесется Ария. Впрочем, это неважно. Моей первой заботой всегда будет избавить ее от опасности.
Сейчас не час пик, но это Манхэттен, так что движение все еще плотное. Несмотря на это, водитель отлично справляется со своей работой, вклиниваясь в поток машин.
— Не уверен, что мы его потеряем. Мы не сможем проехать достаточное расстояние в этом потоке машин, — говорит водитель.
— Просто доставьте нас на вертолетную площадку, и все будет в порядке.
Не похоже, что какие-то русские головорезы собираются выхватить оружие и стрелять по вертолету средь бела дня. Может, у них и есть в кармане несколько полицейских, но не вся полиция и не вся пресса Нью-Йорка.
Поскольку машина так и не остановилась рядом с нами, я предполагаю, что это снова тактика запугивания. Тем не менее, я не собираюсь рисковать.
Ария хнычет каждый раз, когда водитель делает резкий поворот. К тому времени как мы подъезжаем к вертолетной площадке, ее лицо становится бледным и осунувшимся. Я даю себе зарок отомстить тому, кто так с ней поступает.
— Мы собираемся бежать. Водитель будет следить за нашими спинами, и вряд ли они будут пытаться стрелять в нас при таком количестве свидетелей, но мы должны быть быстрыми, хорошо?
Она кивает, ничего не говоря.
— Мы справимся.
Я наклоняюсь и целую ее в лоб.
Через несколько секунд водитель открывает дверь, и я беру ее за руку, первым выходя на тротуар. Она следует за мной, и мы бежим к входу в здание с вертолетной площадкой. Я оглядываюсь по сторонам и вижу седан, припаркованный у обочины дальше по дороге, но не могу разобрать, кто находится внутри.
Но я узнаю. Потом я выслежу их и буду смотреть, как они истекают кровью.
30
АРИЯ
Я действительно устала от того, что люди хотят меня убить.
Если после поездки на вертолетной площадке я была напугана и боялась, то теперь я злюсь и жажду возмездия.
Мы с Габриэле возвращаемся в кампус под пристальные взгляды и перешептывания. Меня не удивляет, что все знают о нашей совместной вылазке за пределы кампуса, но я не представляю, что они думают. Мы с ним не обсуждали, кто мы такие и что расскажем другим.
Я хочу поднять этот вопрос, но боюсь, что ответ мне не понравится, поэтому продолжаю толкать этот булыжник вниз по дороге.