По дороге в покои принцессы, он вкратце рассказал о ее состоянии и том, как долго она была больна.
Как только они вошли внутрь, дворцовый лекарь тут же оценил новоявленного: прямой взгляд, устремленный на больную, небольшая сумка и целеустремленная походка.
— Ваше величество, вмешательство со стороны может привести...
— Вон, — Адриан не дал договорить.
Городской лекарь даже бровью не повел, не обращая никакого внимания на творившееся вне пределов его интереса. Все его внимание было уже отдано Кене, которую он ощупал, осмотрел глаза, рот, достал из сумки слуховой аппарат и, развязав верхние тесемки ночной туники, прислонил прибор к груди девочки. Слушал он недолго.
— Ваш охранник предупредил меня, что мне придется иметь дело с тяжелой формой воспаления легких, поэтому все лекарства, что были у меня, я взял с собой, — он говорил все это, параллельно снимая с себя сюртук и закатывая рукава на белоснежной рубашке. — Мне нужен будет один ингредиент, который непросто найти, но без него шансов у принцессы немного, — это лекарь произнес уже, прямо глядя на Адриана.
— Говорите, что надо, — стараясь не показать своих эмоций, ответил Адриан.
Лекарь продиктовал ингредиент, а также список того, что ему пригодится.
— И еще, пусть за дверью дежурят служанки, если мне что-то понадобится. Все остальные пусть покинут комнату, — склонившись над девочкой, безапелляционно произнес лекарь.
Адриан сделал все распоряжения и вернулся в спальню Кены.
Лекарь поднял недовольный взгляд, собираясь высказать свое недовольство.
— Я останусь, и надеюсь, что у вас хватит ума не оспаривать это решение с императором, — не желая продолжать этот спор, четко сказал Адриан, и сел в кресло, стоявшее в отдалении от кровати.
Лекарь с явным неудовольствием вернулся к своим приготовлениям, но все же ответил:
— Когда жизнь на пороге смерти, даже император становится простым смертным, — сказал он, констатируя факт, без упрека или же того недовольства, что испытывал. Все же он не был глуп.
— Вот именно, я сейчас больше простой смертный, чем император, — произнес, ни к кому конкретно не обращаясь, Адриан.
Он откинул голову на спинку кресла и прикрыл глаза. Все, что от него требовалось, он уже сделал. Более он не мог повлиять на это событие. Но именно это и выводило его из себя. А также, глубоко внутри, откуда не могла вырваться ни одна эмоция, чувство вины, неясной тенью просачивающаяся на поверхность в виде раздражения на самого себя, что выражалось в выпадах на других.
— Из-за наследницы чужого вам престола? — продолжая работать, спросил лекарь. — Молва о том, что вы наставляете наследницу, ходит уже давно, но в народе этому особо не верят, считая принцессу скорее заложницей. Однако, о заложницах так не пекутся.
Лекарь говорил, словно сам собой, но Адриан снова открыл глаза, внимательно вгляделся в этого человека.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Клифорд.
Он как раз открыл Кене рот, чтобы влить туда какой-то сироп, судя по вязким каплям, что лились с ложки в приоткрытый рот.
— Клифорд, народная молва редко бывает информирована правдивыми сведениями о состоянии правления, где бы то ни было. Иногда это хорошо, иногда не очень. Но верить всему, что говорят в народе — глупо, а вы мне показались не глупым человеком.
— Политика и монархия меня мало интересуют. Я больше пекусь о своих пациентах. И я рад, что моя пациентка не заложница в собственном дворце. И вам, все же, придется выйти, ваше величество. По моим расчетам, через десять минут ее высочество начнет бить сильный кашель, что может привести к различным выделениям.
— Я останусь, — твердо ответил Адриан.
— К чему это показное упрямство? — вдруг спросил лекарь, выпрямляясь, и глядя прямо на Адриана. — Девочке вы сейчас ничем не поможете, проконтролировать у вас тоже мало возможности, просто потому, что я сомневаюсь, что вы компетентны в аспектах лечения больных, а смотреть на муки ребенка — это извращенное удовольствие, даже для императора.
Последние капли терпения Адриана были исчерпаны с этими словами, и он стремительно подошел вплотную к Клифорду. От казни того отделяла только возможность спасения Кены.
Решительность и надменность в глазах, с которой он взирал на лекаря, сказала тому о многом, но за всем этим он усмотрел то, что видел очень часто в домах обреченных на неизлечимую болезнь родных.
— Вы боитесь за нее, — сочувственно, что не вязалось с недавним отторжением к императору, произнес Клифорд.