— Закладную? Под какие гарантии?
— Гарантией будет Мигель.
Эухенио попытался ответить, но не смог вымолвить ни слова.
Ана стала объяснять дальше, быстро, словно хотела успеть высказать все до того, как передумает:
— Если я здесь потерплю фиаско, вы получите ребенка и я официально откажусь от всех прав на него.
Эухенио смотрел на Ану так, будто у нее на голове вместо волос росли змеи:
— Я правильно тебя понимаю? Ты предлагаешь обменять Мигеля на Лос-Хемелос?
— Я этого не говорила, дон Эухенио. Какой матерью я была бы тогда, по-вашему?
— Но ты сказала…
— Я предлагаю сделку, выгодную для обеих сторон. Я останусь здесь и продолжу дело, которое мы начали с Рамоном и Иносенте. В случае неудачи я вернусь в Испанию, но Мигель будет вашим. И тогда вы с доньей Леонорой окажетесь не единственными родителями, кто пожертвовал сыновьями.
— Мне трудно поверить в то, что я слышу. — Эухенио оперся о стену, словно ему стало нехорошо. — В любом случае Леонора никогда не согласится оставить Мигеля на плантации. Она уже ясно дала мне это понять.
— Ах да! Донья Леонора! — произнесла Ана с печальной улыбкой. — Она, думаю, предпочла бы более ясное соглашение. — В голосе Аны не было сарказма, но казалось, что она разговаривает сама с собой. — Возможно, в тот момент, когда вы неверно истолковали мои слова, мы оказались ближе к ситуации, которая ей стала бы понятнее. Да, прямой обмен был бы понятнее. — Ана вздохнула, а потом продолжила так тихо, что Эухенио пришлось подойти поближе. — А если так: я получаю Лос-Хемелос, а вы — Мигеля? Вы вырастите его в более… подходящей… обстановке.
— Ана, ты правда этого хочешь? Ты собираешься отказаться от собственного сына?
Она посмотрела свекру прямо в глаза:
— Дон Эухенио, я не отказываюсь от Мигеля, а отсылаю его на воспитание любящим бабушке и дедушке, которые располагают большими возможностями и сумеют лучше, чем я, позаботиться о мальчике и дать ему прекрасное образование.
— Если дело только в этом, зачем тебе Лос-Хемелос?
— Потому что я бедная, беззащитная вдова, чьи деньги, все до последнего песо, вложены в эту землю, на которую у меня нет никаких юридических прав. И вы правы: я еще молода, сильна и здорова. И не хочу прожить остаток дней вашим иждивенцем, как Элена. Я мечтаю стать… вашим деловым партнером, пусть это и не слишком удачное определение.
— Чем-то мне твое предложение не нравится.
Ана продолжала, словно и не слышала его:
— Пусть Лос-Хемелос останется вашей собственностью, а Мигель будет единственным наследником. Но вы должны обещать, что не станете продавать гасиенду, не предложив ее сначала мне. Кажется, это справедливое соглашение, не так ли?
— Да, кажется, справедливое.
— Если же, как вы предсказываете, я снова выйду замуж, наследство Мигеля будет защищено.
— Ты, по-видимому, все как следует обдумала.
— Мы сейчас вынуждены обсуждать мое будущее и Мигеля. Я ценю вашу помощь и ваше желание выбрать для меня и сына лучшую судьбу, но вы ведь прекрасно понимаете: если у меня не будет собственного дома, мне придется вернуться к родителям в Севилью и забрать ребенка с собой.
— Теперь ты мне угрожаешь.
— Я всего лишь рассматриваю вместе с вами разные варианты.
— Да, конечно. — Губы Эухенио скривились, словно он попробовал что-то кислое. Со двора донесся смех Мигеля, а затем на лестнице послышались легкие женские шаги. — Давай продолжим разговор позже. Они вернулись с пикника.
До самого вечера Эухенио терзали сомнения. Сцепив руки за спиной, он ходил вокруг пруда, обдумывая предложение невестки и то, как это все отразится на нем.
Он уже продал ферму в Кагуасе, поскольку после смерти Иносенте Леонора боялась жить в кампо. Сейчас на очереди стояла компания «Маритима Аргосо Марин». Оба сына погибли, теперь некому было управлять предприятием, а Эухенио в этом ничего не понимал, да и не хотел понимать. Его воодушевило желание Луиса Моралеса Фонта купить Лос-Хемелос, так как он представить себе не мог, что они с Леонорой когда-нибудь захотят здесь жить. В голове Эухенио никак не укладывалось, что чернокожие мужчины и женщины на гасиенде являлись его собственностью, хотя он сам посылал сыновьям деньги на покупку невольников. Как и другие плантаторы, он был убежден: рабы были необходимы и больше подходили для дела, чем белые наемные работники.
И его родители, и родители Леоноры владели невольниками, которые остались в их семьях после отмены рабства. В Сан-Хуане друзья держали рабов для домашней работы, но Эухенио и понятия не имел, в каких условиях живут невольники, занятые в сельском хозяйстве. Его потрясло то, как рабы, его собственные рабы, живут, сколько работают, и то, что каждый их шаг регулируется и контролируется надсмотрщиками, начальниками, Северо, Аной. Легко ли было его сыновьям, которые жили и трудились бок о бок с ними, примириться с ролью рабовладельцев? Они в своих письмах никогда не касались этой темы, а невестку, может, и мучили угрызения совести, однако она заняла место хозяйки так уверенно, словно с самого рождения была ею. Ана была к невольникам добра, и Эухенио видел это, но не воспринимала их как людей. Для нее они представляли собой инструменты. В своей инвентарной книге после списка оборудования, повозок, скота она перечисляла рабов, принадлежавших гасиенде, без всякой пометки о том, что это человеческие существа.