Стоило дону Эухенио уехать, и Ана превратила бывшую комнату Мигеля в свой кабинет. По утрам она делала пометки, вносила цифры в бухгалтерские книги и писала письма, а корзина с горбатым младенцем все время стояла у ее ног. Каждый месяц она отсылала отчет господину Уорти, североамериканцу, поверенному дона Эухенио, занимавшемуся вопросами, связанными с гасиендой.
После смерти Рамона Северо стал всерьез опасаться, что один росчерк пера на документе разрушит в одночасье все созданное им с таким трудом. С самого начала Луис положил глаз на Лос-Хемелос и поощрял слабости Рамона и Иносенте, чтобы ускорить крах их предприятия. Однако он не учел привязанности Аны к плантации, не понимал, что именно она привезла сюда братьев, а не наоборот.
Перед тем как рассказать Ане про сахарный завод «Диана», Северо долго думал об этом. Владельцы наняли его присматривать за собственностью, поэтому он первым узнал о предстоящей продаже. Северо и сам купил бы завод, однако ему хотелось выяснить, есть ли у Аны средства, помимо тех, что предоставлял ей дон Эухенио. И теперь он понял: она полагалась не только на сострадание свекра. Она оказалась хитрее и дальновиднее дона Эухенио и двух его сыновей, вместе взятых.
Пока Ана не собиралась покидать гасиенду, однако Северо старался делать все возможное, чтобы она никуда и не захотела уехать, и не только потому, что дон Эухенио платил ему за это, но и потому, что она была ему нужна. В Испании он и не помышлял бы о женитьбе на женщине из подобной семьи, с такими манерами и средствами, а здесь это казалось вполне вероятным.
Управляющий договорился о приемлемой цене на сахарный завод. Владельцы жили в Испании, и это только способствовало делу. Продолжительная переписка Аны с отцом закончилась перечислением необходимой суммы, а Северо тем временем убедился в том, что на заводе, простоявшем шесть лет в бездействии, можно начать переработку тростника уже 2 февраля 1850 года, в праздник Сретения Господня.
ПОЭТ И ЕГО МУЗА. САН-ХУАН
По прибытии в Сан-Хуан в августе 1844 года, с самых первых дней Эухенио испытывал неприязнь к конторской работе. Прежняя жизнь на материке приучила его хозяйничать единовластно — ни люди, ни животные не оспаривали его приказов. Ему очень не по душе была бумажная работа, необходимость соблюдать присутственные часы и бесконечные переговоры и компромиссы.
После убийства сына и восстания рабов в 1848 году Эухенио продал ферму в Кагуасе, а после смерти второго очень старался стать таким коммерсантом, каким Леонора мечтала видеть Рамона и Иносенте, наподобие брата Родриго. Но в конце концов он признал, что совершенно к этому не способен. Если бы не талант Висенто Уорти, опытного правоведа и финансиста из Бостона, которому доверял Родриго и на которого полагался Эухенио, компания «Маритима Аргосо Марин» потерпела бы крах.
— Я плохо разбираюсь в коммерции, — жаловался Эухенио жене. — Ты была абсолютно права. Давай вернемся в Испанию. Зачем нам здесь оставаться и…
— Мои сыновья похоронены в этой земле, — напомнила Леонора.
— Но было бы лучше растить Мигеля рядом с нашими родными, в нашей деревне.
— Я не брошу сыновей на острове, — ответила она с такой печалью в голосе, что Эухенио не нашел в себе силы продолжать спор.
Однако он должен был что-то предпринять, поэтому назначил встречу с господином Уорти, решив обсудить имеющиеся возможности.
Выпускник Гарвардской школы права Винсент Уорти работал в компании «Ричардсон, Бодуэлл и Кабот», процветающей бостонской фирме, где он и встретился с Марией дель Кармен и ла Провиденсия Паньягуа Стивенс, которую все звали Прови. Она приехала навестить свою тетушку Салли и собиралась пробыть в Бостоне всего шесть недель, или, как она очаровательно произносила, «ше-эсть неде-эль». Все, что Прови говорила и делала, казалось пылавшему страстью юноше очаровательным. Когда он впервые пожал руку девушки, ее теплые пальцы растопили в его сердце лед двадцати пяти бостонских зим. Отец Прови согласился на брак при одном условии: молодые должны были жить на Пуэрто-Рико. Члены семей Паньягуа и Стивенс занимали прочное положение среди торговцев и бизнесменов на острове.