Мигель вспоминал детство, согретое любовью близких, которые тем не менее внушали мальчику необходимость соответствовать представлениям общества о молодом богатом сеньоре, на которого возлагают большие надежды. Кем он должен был стать, однако, так и не постановили, и мальчик часто чувствовал, будто плывет по волнам чужих ожиданий, не имея впереди ясной цели, испытывая благодарность бабушке, деду и Элене за свое счастливое и спокойное детство. Единственное, что омрачало его беззаботное существование, — это все более смутные воспоминания о дикой глуши, из которой доносился настойчивый женский голос.
Ана писала часто и уверяла, что страстно желает лишь одного — быть с ним рядом, чем бы он ни занимался. Когда Мигель подрос, письма от Аны стали приходить чаще. Обрезанные вручную страницы пестрели причудливыми описаниями кампо, сопровождавшимися неумелыми рисунками людей, цветов, построек и животных. Узнав об очередном послании от матери, Мигель изобретал всевозможные причины, лишь бы не вскрывать его немедленно, оставив среди менее важной корреспонденции. Так удавалось выгадать несколько дней, пока наконец Элена мягко не интересовалась новостями с гасиенды Лос-Хемелос. Читая письма Аны, он никак не мог отделаться от чувства, будто подвел ее, но каким образом и почему так случилось, Мигель понятия не имел. И еще его беспокоило, что на протяжении последних двенадцати лет каждое без исключения письмо, написанное от чистого сердца всегда аккуратным, буква к букве, почерком, заканчивалось одними и теми же словами: «Твоя любящая мать. Жду тебя».
ПРЕДЛОЖЕНИЕ ГОСПОДИНА УОРТИ
По природе своей Леонора не была подвержена меланхолии. Конечно, ее печалили неизбежные за долгую жизнь горести, она оплакивала безвременную кончину обоих сыновей, смерть родителей, брата, сестер и друзей, но всегда находила в себе силы вернуться в обычное доброе расположение духа, которое распространялось на всю ее жизнь и близких людей. Но однажды утром она, закончив прическу, отвернулась от зеркала — ее охватило неудержимое желание расплакаться. Леонора снова посмотрела в зеркало, будто пытаясь разглядеть в нем, отчего так сдавило грудь и пощипывает глаза.
— Я состарилась, — произнесла она и сама удивилась звуку своего голоса, но более всего тому, что раньше не говорила об этом вслух.
Эухенио выглянул из ниши, где он спал, когда возвращался домой поздно, проведя вечер в компании друзей:
— Ты что-то сказала, дорогая?
— Нет, это я так, сама с собой.
Муж вновь исчез в своей комнате. Она закончила туалет и вышла из спальни, боясь снова взглянуть в зеркало.
Месяц выдался напряженным.
Город отмечал триста пятьдесят пять лет со дня основания Хуаном Понсе де Леоном первого поселения на Пуэрто-Рико. Гроб с телом конкистадора достали из усыпальницы в церкви Святого Иосифа, и именитые доктора из Испании в присутствии королевских представителей исследовали останки. Затем они вновь были помещены в новый свинцовый гроб в деревянном саркофаге. Чтобы почтить память знаменитого конкистадора и первого губернатора острова, планировалось отслужить мессу, кроме того, намечались лекции, выставки и торжественные приемы. Помимо посещения обязательных мероприятий, Леоноре предстояло дать обед и пригласить на кофе знатных дам, прибывших с Пиренейского полуострова.
Последние две недели, хлопоча с утра до ночи, она старалась держать себя в руках, что давалось ей с большим трудом. Каждое обращенное к ней слово усиливало ее мучения, хотя что именно ее терзало, осознать она не могла. В горле стоял ком, и, лишь запершись в комнате и поплакав, ей удавалось избавиться от сдавившего грудь неназванного горя. Домашние замечали ее красные глаза и рассеянность, но лишь Элена осмелилась поинтересоваться, что ее волнует.
— Вы неважно себя чувствуете? — спросила Элена, увидев, как Леонора в четвертый раз пересчитывает салфетки для званых обедов.
— Устала немного.
— Последние несколько дней выдались беспокойными. Почему бы вам не прилечь ненадолго? Мы с Бомбон закончим со скатертями.
— Да, так будет лучше.
Элена и Бомбон проводили ее встревоженными взглядами. Неудивительно — она редко соблюдала сиесту и никогда не отдыхала до обеда. Леонора задергивала шторы, когда в комнате появилась Кириака, несомненно присланная Эленой. Горничная помогла ей распустить шнуровку на платье и снять обувь, потом накрыла легким покрывалом. Стоило женщине остаться одной, как слезы снова хлынули из глаз. Леонора не вытирала их, и соленые струйки стекали по вискам. Она задремала, но пробудилась, прикусив во сне язык.