Рамон взобрался на вершину холма, где оголившиеся корни древнего хлопкового дерева в темноте угрожающе нависли над его головой. Таино, коренные жители Пуэрто-Рико, считали, что оно соединяет подземный мир, мир живущих на земле и небесный мир духов. Рамон принадлежал сейчас сразу всем трем мирам. Он прислонился к изогнутым корням, которые возвышались над его головой почти на полметра, и прислушался. В какофонии звуков пуэрториканской ночи жужжание насекомых, птичье пение и лягушачье кваканье перемежались с шуршанием ветра, нескончаемыми вздохами тростниковых зарослей. «Несправедливо». Лунный серп выплыл из-за тучи и посеребрил все вокруг. Внизу тростниковые поля волновались, словно волны прибоя, и шептали: «Несправедливо». В отдалении Рамон с трудом мог различить ветряк, колокольню, а между ними — четкие очертания бараков, хозяйственных построек и дома, где спали его жена и родители.
Ему невыносимо было вспоминать выражение лица матери, когда она во всем своем великолепии выбралась из кареты. Леонора никогда не отличалась притворством. Один взгляд на нее — и Рамону стало понятно: невольники правы, считая его призраком, существом не более материальным, нежели тень Иносенте, день и ночь ходившую за ним по пятам, шептавшую о несправедливости того, что теперь только один близнец ходит по земле, слабый и сентиментальный, который сроду не мог постоять за себя.
ЖЕНСКАЯ РАБОТА
В первую же неделю, проведенную в Лос-Хемелосе, Леонора заметила разительный контраст между Аной и Эленой. Под тропическим солнцем кожу Элены словно покрыло золотистое сияние, только подчеркнувшее красоту девушки, тогда как лицо Аны загорело и осунулось, а предплечья и кисти рук совсем потемнели и загрубели. Ана привычно закатывала рукава до локтей, словно готовилась к физическому труду. Она редко надевала шляпу и перчатки, выходя из дому, в отличие от Элены, которая пряталась от солнца под широкими полями шляпы, длинными рукавами и белыми перчатками. Движения и жесты Аны были резки и невыигрышно контрастировали со сдержанностью, мягкостью и женственностью Элены. Будто Ана все время сражалась со стихиями, а Элена, образно выражаясь, жила в шляпной коробке.
Да, Ана не могла похвастаться изяществом или миловидностью подруги. Элена, без сомнения, была красавица. Черты Аны утратили юношескую свежесть, однако она приобрела привлекательность, свойственную женщинам в летах, пережившим многочисленные беременности и годы лишений. Она смотрелась сейчас на пятьдесят лет. Голоса их тоже претерпели изменения. Ана разговаривала громким и низким голосом, как будто ее голосовые связки окрепли, загрубели от постоянной необходимости отдавать приказы, и этой крошечной властной женщины невозможно было ослушаться. Тех двух девушек, которых Леонора помнила по их последним совместным дням в Сан-Хуане, кажется, больше не было — связь распалась. Теперь они неловко сторонились друг друга, словно каждая видела бывшую подругу другими глазами.
С рассветом мужчины садились в седло и уезжали, а Леонора, Ана и Элена оставались втроем. Ана всегда была занята, и Леонора с Эленой составляли ей компанию, пока та занималась делами. Следуя за невесткой, Леонора поняла, почему в письмах с гасиенды постоянно говорилось про урожай, животных и капризы погоды. Ана гордилась фруктовыми садами, огородами, грядками. Она с удовольствием показывала гостям свинарник, ферму, конюшни, курятники, голубятню.
Ана представила свекрови и подруге всех невольников и наемных работников, мужчин и женщин, черных и белых, словно ровню. Те, в свою очередь, вели себя скромно, но в то же время обращались к ней запросто, что выглядело неподобающе, учитывая ее положение владелицы плантации. Леонора догадывалась, что они считали Ану хорошей хозяйкой.
Ана провела гостей меж двух длинных обветшалых строений, где жили неженатые рабы и незамужние рабыни. Дальше вдоль тропинки размещались крытые пальмовыми листьями семейные хижины в окружении небольших наделов, где невольники выращивали собственные овощи и бананы. Ана показала навес с крышей из пальмовых листьев — там каждое воскресенье Рамон читал отрывки из Нового Завета, а священник из ближайшего городка иногда служил мессу и крестил новорожденных.